Семейные тайны

Отец (Муртуз?) собирал семью в большой комнате за тяжелым столом, накрытым цветастой клеенкой, а на ней стручки горького перца, лучше не пробовать, весь день будешь ходить с обожженным языком, крупные помидоры с тонкой кожицей, взяв, надо сначала слегка надкусить и втянуть сок, чтоб не облиться, и, так же, как у соседей, дымится пахучий от пряностей бозбаш или пити - баранина с горохом и картошкой, а когда поедят и выпьют чай с колотым сахаром, Асия ждет, знает, что отец мельком взглянет на нее и скажет: "Теперь послушаем Асию". И она, но кого стыдиться, ведь все свои, лезет под стол, держась за его толстую ножку, садится на перекладину, здесь для нее целый мир, и все слушают, как Асия, младшая из шести дочерей, но еще не родился сын-последыш, любимец сестер, Бахадур, декламирует: "Придите, придите, желанные дни весны…" - или рассказывает… о чем? что-то о вороненке, у которого никого нет: "Без отца вороненок, без матери вороненок…"

На цветастой клеенке белели полосы: уроки делали за единственным столом, и чернильные- пятна мама вытирала содой, терла и терла тряпкой, пока не смоет, и оставались белые следы. Или вечером возьмет отец в руки тар, он в черном футляре, щелкают блестящие замочки, и заиграет что-то веселое, и непременно заставит дочерей танцевать, и первой выходит в круг Айша, тянет за собой старшую, Айну, а потом все разом: комната большая, но разойтись негде, ведь шестеро их, сестер.

Что еще? Обняв Асию за плечи, отец подолгу стоит, нагнувшись над низкой колыбелью, и оба смотрят на Бахадура, а он откроет один глаз, потом другой, глянет их чернотой и снова спит, набирается сил, рос крепким и неплаксивым, кукла для Асии живая.

А что дальше? Асия отчего-то смутно помнит отца, и как ехали с ним на трамвае, в родильный дом, волнуется, торопится увидеть брата, ручка в ладони отца потеет, жарко, а у нее озноб, и ясно звучит в ушах голос отца, он долго рассказывает, никак не выговорится, первому встречному, худому мужчине с большими пшеничными усами,- о себе, своем сыне, который только что родился, "устали ждать", шести дочерях, и Асия ждет, когда отец назовет ее имя, "моя любимица Асия", непременно назовет, и сквозь усы незнакомца просвечивает солнце.

- Что, неинтересно? - Асия смотрит на портрет деда, который висит в раме, выделили его из группового снимка, портрет появится скоро и на конверте, выпустят в честь столетия деда. Гордый взгляд, но он меняется, смотря по тому, утро или вечер, падает свет прямо или косо, то ироничен, то спокоен и доволен, а то и хмур, озабочен чем-то.- Подожди, еще не то услышишь!..

А он-то при чем, дед?

А при том!..

И говорила с ним Асия как с живым,- к этому ей не привыкать, ведь необязательно вслух?

- Все вы хороши! И ТЫ ТОЖЕ. Идти и идти вглубь, чтоб понять, но прежде

ЧАСТЬ ВТОРАЯ О РАССВЕТНОМ ЧАСЕ: солнце озарило сначала островерхие макушки нефтяных вышек-богатырей, потом залило собой все море, высветив пригнанные к берегам с далеких и близких вышек, их видимо-невидимо, сказочно красивые оранжевые и лиловые нефтяные пятна, будто со дна морского выставил наружу радужные свои перья исполинский павлин, и первые лучи беспокойного утра заиграли на покрытой испариной щеке немолодой женщины, и она забыла о муках, когда ей сказали, что родился сын - после шести дочерей!., как долго они с Муртузом ждали его!., уже казалось, невозможно, отвыкла за годы войны или устала,- и тут же крик ребенка, который ОЧЕНЬ РАНО УВЕРОВАЛ В СВОЕ БОЛЬШОЕ ИЛИ ВЕЛИКОЕ БУДУЩЕЕ, а Муртуз, которому только что принесли эту весть, воскликнув в душе: "Ай да молодец моя Марьям!", - рассказал первому встречному всю свою жизнь, а тот, вежливый и воспитанный юноша с пшеничными усами, и не слышит Муртуза, ожидая вестей о жене, которая уже вторую ночь не может разрешиться от бремени, и Муртуз вряд ли когда еще встретится с ним,- кому годами не удается, а тут как в плодородную землю черенок воткнуть, сразу зеленеет, и что они год, новое прибавление,

сначала Айна: чиста и светла, как зеркало, "айна",

следом Айша, и своего отца вспоминает Муртуз, лишь на миг вспыхнул в собеседнике интерес, "ну да, знаменитый аксакал Кудрат Аббас-оглы", который меньше верил в Аллаха и его пророка Мухаммеда, нежели в мировую революцию, настоял, уж как ни противились Муртуз и Марьям, назвать непривычным у шиитов именем Айша, так звали любимую жену Мухаммеда, которая в кровавой схватке сект заняла сторону суннитов,- мол, революция скоро перекинется в новые мусульманские страны и нечего дробить их на суннитские и "шиитские, и, кто знает, может, именно Айша и станет первой женщиной, которая пронесет по миру знамя…- речь подготовил, отменным оратором был покойный, в защиту имени Айша, и с Айной созвучно, а потом, как пошли новые девочки, начались мучения с выбором имен,- Лейла! Зулейха! Алия!..

Отовсюду Муртузу с Марьям советуют, чтоб назвали "Гызетар", хватит, мол, девочек! "Кифает", достаточно, дескать,- казалось, родится мальчик и запишут в метриках по привычке "Муртуз-кызы", дочь Муртуза (а не "Муртуз-оглы", сын Муртуза).