А накануне летом - еще жив Ильдрым - стабильность! Крепость! И ничто не застанет врасплох. И Айша… но и не без тайн, ибо у каждого своя дума, и она год от году обретает зримые контуры: Агил то ли бомбардир, то ли анархист, это Аскер придумал, и маменькин сынок, Айна обожает его, возомнил, что нет ему ни в чем запрета, Марьям-ханум, как говорится, души в нем не чает, первенец-внук, но неведомо, в каких глубинах копится в нем и рвется наружу боль, как яд: спорит с отцом, дерзит матери, груб с Марьям-ханум, иронизирует с Бахадуром, которого ему каждый раз в пример, и легко слетают с языка колкости, а там кто как хочет…
Да, как порвет с семьей, заплатит штраф за "утерю документа" и по метрике возьмет школьную фамилию, бывшую отцовскую, которую взрослые уже подзабыли, станет Аллахвердиевым.
Адилу скоро в школу идти, он молчун-тихоня, обделили его энергией Махмуд и Зулейха, и он выступает в роли публики, будто поддерживая Агила, а на самом деле рядом с ним по инерции, от лени или безволия, и Махмуд определит его по ведомству техническому, неудовлетворенная страсть отца, рядовым инженером, Зулейхой столько накоплено, что хватит и Адилу, и его детям, да и Махмуд тоже, случается, внесет долю в копилку, и немалую, услуга за услугу: уж раз в году может он о ком-то доброе слово сказать, заказ чей-то выполнить, тучи разогнать, а ясное небо над головой что-то да значит, даром это не делается, не придерешься.
Но Адил, когда время подойдет, твердо решит, что нечего ему сидеть на шее родителей, надо и самому что-то значить, под стать ему будет иная форма, ныне популярная среди молодежи, с погонами, чтоб наводить порядок одним своим присутствием, и дороги открыты,- проще всего припугнуть кого, и не голосом, а взглядом, не злоупотребляя, однако, а в меру и по доброте своей щадя, короче, стращать, молча взирая, но пока нем, молчун-тихоня, губы сжаты, но зреет в нем, еще не решил, с кого начать, чтоб помог устроить, очевидно, с Бахадура, пускай тот упросит Айшу.
А Муртуз… Он еще слишком мал, но пройдет год-другой, и он возмечтает о своей машине, подолгу будет вертеться вокруг отцовского шофера, учиться водить, и безотказен, если о чем попросят, ибо здоров, крепок. И в очереди постоит, хотя не пришлось, но зарекаться нельзя, и в чистку потащит ковры бабушкины, огромные тюки или рулоны.
Но как по заведенному, ритуал, когда все вместе (без Асии и Ильдрыма, как будто специально, но случайность, и даже чтоб Расул с Лейлой не подумали чего, будто холодок какой меж ними),- уехали в деревню к родителям Ильдрыма, твердо, дескать, выдерживается заведенный порядок: свободное от работы время проводить там, идиллически (?), помочь по хозяйству, крышу к тому же перебрать надо, заменить кое-где черепицу.
И Аскер Никбин нанизывает слово на слово (как куски ягнятины на шомпол, грубовато, но ласкает слух на языке родном: шиш, "шопмольное" означает, то бишь "шашлык"…), рисуя общесемейный портрет рода и вдохновляясь портретом деда,- висел в городской квартире и не вписывался в общество статуэток, перевезли на дачу, здесь ему привычней и уютней, и море шумит, напоминая о штормах, далеких, как легенда.
И поделом врезала Айша сыну Аскера Никбина Агилу, "некому, дескать, хлеб растить да землю бурить", это у них прокручивается, как видеолента, но прежде - как лента в кино, ибо видео появится потом.
- А Ильдрым?- и сама же изумилась: неужто примирение?
На свадьбу к ним Айша не пошла и сестер не пустила (но Лейла была). И, уже войдя в роль, добавила:
- Он хлеб растил, а теперь землю бурит!
- И Асия в рабочие пошла!- подсказал Бахадур, он недавно видел у Асии ее служебное удостоверение - большая фотокарточка, вылитая Айша на Доске почета, а там, где должность, звучное слово: оператор. "О!..- сказал Бахадур.Всего-навсего учетчица!.." - и тотчас забрала удостоверение (а ведь фотографию дала не свою, испытать хотела - и обошлось: тайком у Айши взяла; красивая фотография, удачное выражение нашли).
Агил ухмыльнулся, а отец, дабы упредить его очередной наскок, заговорил о Лейле и Расуле, что-то о "над-президенте" (?) и куклах:
- Какой у Лейлы кукольный театр, где разыгрываются свои интриги!..Расхохотался.
Надо же: Агил вскоре, будто в укор всем, когда Ильдрыма не станет и Асия покинет дом, уедет в деревню, напомнит снова: "Некому у нас хлеб растить и землю бурить!.."- и Айша опять невзначай возмутится, об Асие скажет, хотя сестра смертельно ее обидела, но тут не до обид, новые веяния, и надо гордиться такой родней, если даже… но редко когда слова раньше дум, а тут на минутку забылась: Хансултанов!.. У Асии зрело давно, а тут прорвалось. "Ты! ты!.."- вцепилась в галстук Хансултанова, скрутила жгутом, такая маленькая перед ним, и он не ожидал внезапной атаки, мотает огромной головой, а узел еще туже затягивается, побагровел весь, галстук душит.
Асию оттаскивают, Айша, кажется, и он изо всех сил воротник оттягивает, пальцы с трудом вдел, чтоб от бешеной петли спастись.