В случае миссис Каргилл, равно как и во многих других, я удивился бы, если бы она частенько не мечтала об освобождении, которое ей могла бы принести смерть мужа. Шаг от мечтаний о естественной смерти к фактическому их исполнению может быть одновременно и очень большим, и невероятно маленьким. Может показаться, что все случилось на ровном месте — практически всегда показания убийцы содержат слова, подобные сказанным миссис Каргилл: она не из тех, кто способен на убийство, на ее действия повлияли антибиотики, которые она принимала, и она любила покойного… На деле же ярость, алкоголь, боль, долгие страдания или все вместе взятое, вероятно, провоцируют потерю контроля, которая на каком-то подсознательном уровне давно стала желанной фантазией. Это значительно усложняет определение намерения, и вплоть до законодательной реформы в 2010 году, когда была признана роль домашнего насилия в подобных случаях, жертва, решившая дать отпор, чаще всего обвинялась именно в умышленном убийстве. Миссис Каргилл этой участи избежала. Нанесенные несколько ударов молотком подтверждают ее слова о том, что это была внезапная, мимолетная и полная потеря контроля, а не холодный расчет, в результате она получила относительно короткий срок за непредумышленное убийство.
Я лишь еще раз проведу вас по темным лабиринтам роковых семейных трудностей среднего возраста, после чего попытаюсь объяснить, почему у женщины, вышедшей за того самого состоятельного и уважаемого судью средних лет, которого Шекспир назвал кладезем пословиц мудрых и примеров, может появиться непреодолимое желание его убить.
Глава 12
Мы сидели в морге с чашками чая и рассматривали фотографии.
— Покойный жил здесь… — сказал младший детектив, передавая фотографию большого внушительного особняка викторианской эпохи. Внутри было очень чисто, стояла современная, весьма дорогая мебель.
— Сколько детей? — спросил его коллега.
— Двое. — Он протянул фотографии комнат, в которых уже не было такого порядка, как в остальном доме. На полу вперемешку с проводами и гаджетами была разбросана одежда.
— Подростки, — объяснил он, хоть в этом и не было необходимости.
Стоял декабрь — время исполнения желаний для одних и убийств — для других. Гостиную украшала наряженная елка, а на стене были аккуратно развешены рождественские открытки. На кухне лежали открытки для отправки, многие уже подписанные. Каждая открытка гласила: «Спокойного Рождества!» Заполненные конверты с марками лежали в стороне аккуратной стопкой.
Это был совершенно обычный дом семьи, ожидающей наступления Рождества, только вот весь залитый кровью. Она была в ванной, на кухне, в гостиной, в коридоре. Практически каждая дверная ручка была измазана красным, на лестнице валялись пропитанные кровью полотенца, а на полу в ванной разлилась огромная красная лужа.
— Почему на снимках нет тела Дэниела? — спросил я. — Медики думали, что смогут его спасти?
— Скорая приехала первой, а врач — следом за ними на вертолете. Сказал, что будет оперировать прямо здесь.
— На полу в ванной?
— Ага.
Какой отважный врач.
— Они думали, что он спас Дэниела. Больница здесь прямо за углом, так что его погрузили в скорую, но ему тут же стало хуже. Скончался несколько минут спустя, чуть ли не у входа в приемный покой.
— А что говорит жена? — спросил старший полицейский.
— Да ничего.
Полицейский удивленно поднял брови.
— Когда прибыли медики, она открыла им дверь, и у нее в руке был нож.
— Где она?
— В участке. Она ни слова не сказала.
— В шоке, — смекнул старший детектив.
— Хоть и не в таком сильном, как ее муж.
Помощник коронера поставил на стол кружку и встал.
— Не перестаю удивляться, как часто люди сначала кого-то убивают, а потом сами впадают в шок, — сказал другой полицейский, когда мы пошли переодеваться.
— Тем лучше, — согласился его начальник. — Так они хотя бы не сопротивляются аресту.
Дэниел ждал нас на столе в секционной. Ему было сорок пять, невысокий, но подтянутый и сильный. У него было красивое, хоть и изнуренное лицо, а вокруг глаз и рта появились глубокие морщины, которых наверняка не было еще несколько лет назад. В его темных вьющихся волосах проглядывали седые пряди, а на висках седые волосы явно побеждали черные.
Перед нами были следы усердных попыток медиков спасти Дэниела. Интубационная трубка была еще на месте, видны многочисленные следы от уколов, но больше всего выделялся огромный хирургический разрез прямо поперек груди, слегка схваченный большими стежками.
Ножевые ранения сразу бросались в глаза, причем все они были нанесены спереди. Одно проходило рядом с левым соском, возле него было второе. Оба казались глубокими.
Примерно в сантиметре было третье, но настолько поверхностное, что едва повредило кожу. Был и другой, такой же поверхностный, горизонтальный порез на левом запястье. Перевернув тело, я обнаружил серию довольно странных ссадин на задней стороне левого плеча.