Семь верст до небес

Я промолчал. Я принялся читать полосу. Кто инициатор статьи, нетрудно было догадаться, пробежав ее и по диагонали. Это была та самая корреспонденция «Нарушителя — к ответу» за подписью Авдеева, отрывок из которой я приводил в самом начале.

— Где Тарлыков? — тихо спросил Валерий Иванович.

Я затруднялся ответить.

— Когда вы были с ним в последний раз?!

Я сказал, когда… Сначала я сказал, что накануне вечером, у Покровского оврага. Потом вспомнил и уточнил: ведь появлялся же он и на открытии памятника!..

Валерий Иванович посмотрел на меня как-то очень странно. Полагая, видимо, что я сильно устал.

— На дороге, за поселком, час назад найден… труп… Вы поняли меня?

Я понял. Я вскочил со стула. Я закричал… Я не помню, что закричал… Кажется, что я здесь ни при чем и что моей вины тут нету… А сердце бухало, колотилось в грудную клетку, как удушаемое.

Хицко вышел вновь из-за стола. Взял за плечи.

— Садись, Андрей… И расскажи мне одну только чистую правду.

Я сел. Я постарался успокоиться. И рассказал ему… Словом, не так, как вам рассказываю. А как было на самом деле. Одну только чистую правду.

— Да-а… — медленно сказал Валерий Иванович. — А я и из этого не все знал… А почему же вы так… поступали? Ведь это же… настоящая подлость?

Я развел руками. А что я еще мог сделать? И что я мог ему теперь сказать?

— Вставайте, — сказал жестко Хицко.

— Куда? — не понял я.

— Да поскорее, ей-богу! — закричал Валерий Иванович. — Может, хоть в морге от вас польза будет…

Лавина, не остановившись, опрокинула на подходе к лесу колесный трактор «Беларусь» с прицепом и углубилась в Тришкин Куст.

С полчаса из лесной непролазной кущи раздавались какие-то бессвязные крики… И с южной стороны леса, там, где Тришкин Куст вплотную примыкает к кладбищу, выехала неспешно белая карета, запряженная шестеркой хороших темных лошадей. Одновременно с западной стороны выкатилось длинное зенитное орудие, прицепленное к старенькому грузовику.

Они встретились у кладбища. Постояли с непокрытыми головами у разрушенных могил… Задержались ненадолго у ободранного памятника. И, развернувшись, двинулись в не известном никому направлении.

Минуту спустя, не потревожив сухую древесную листву, бесшумно поднялась из леса большая бронзовая птица; взмахнув широкими крылами, она всплыла в верхние струи, распласталась, отдавая себя воздушному потоку, и ушла, и скрылась, и исчезла, соединившись навсегда с небесной голубизной, растворившись в ослепительной короне солнца.

Едва мы вернулись из морга, как тут же дверь приоткрылась, и в проеме показалась светлая кудрявая голова заведующей отделом культуры — Эльвиры Ивановны Бореевой.

— Валерий Иванович?.. Вы заняты?

— Да, — сказал Хицко. — Вы же видите.

— Валерий Иванович… — улыбнулась Бореева. — Я все по тому же вопросу… Ну, чем вы интересовались…

— Входите.

— Пришел запрос… — начала издалека Эльвира Ивановна, поглядывая на меня с сомнением. — И я не знаю, что отвечать.

— Какой… запрос?

— С выставки… — засмеялась Бореева, покрываясь алыми пятнами. — С художественной… Просят уточнить по Тарлыкову… По его какой-то картине… Ему премию дают… Ну а я теперь и не знаю…

— Что вы не знаете, Эльвира Ивановна?

— Ну… теперь? Как? Ведь он… Ведь его…

— Вы картины видели? — склонился Хицко сумрачно над столом.

— Нет…

— И я не видел… Так и пишите: не знаем. Не видели. Не потрудились заметить…

— Но… так же не пишется… — засмеялась опять неловко Эльвира Ивановна.

— А как… пишется?

— Ну… Я не знаю… Он же у нас не участвовал… А так… С моральной стороны надо… С общественной…

— Так садитесь и пишите.

— Да как же писать-то?! — не выдержала Бореева. — Как писать, если он…

— А почему вы решили… — тяжело поднялся со стула Валерий Иванович. — Почему вы решили, что он мертв? Труп не опознан… Вы знаете это?

— Как — не опознан?!

— А вот так, — прихлопнул Хицко ладонью по столу. — Одни говорят: он… Другие говорят: нет…

— И как же теперь?.. — расширила глаза от ужаса Эльвира.

А часом раньше я и Хицко подошли к районной больнице. У самых дверей морга стояла и плакала какая-то девчонка. Я тронул ее за плечо. Она вздрогнула. И я вздрогнул. Это была жена Алексея, Саша.

— Ну, чего? — прищурилась она как-то по-шпански. — Затравили человека? Добились своего все-таки?

Я отошел от нее. Хицко остановился. Посмотрел на Сашу. И мы вместе со всеми спустились по широким холодным ступеням вниз. У обитой потемневшим железом двери остановились. Кто-то нажал на звонок. Далеко-далеко внизу, гулко и долго прозудело.

Дверь распахнулась. Мы прошли внутрь.

Санитар рывком приподнял простыню. Лица не было.

Это был явно не он. Основные приметы — рост, сложение, цвет волос — все сходилось. Но что — основные приметы…

Даже костюм, туфли, носки, все новое, только что, вероятно, купленное, — даже это было совсем другое. Хицко тронул меня за рукав. Я пожал плечами. Хицко махнул рукой. И полез вверх по ступеням, на свежий воздух…

Видимо, автомашина шла на такой скорости, что ни шофер, ни этот человек не успели понять, что же сейчас произойдет… И лица не было. Совсем не было.