Семь верст до небес

Приехавшая по моей телеграмме Саша долго беззвучно плакала, ощупывая тело, гладила похолодевшие ладони… Потом поднялась. Отошла, оглядывая нас ошалелыми глазами, боясь посмотреть еще раз туда и вытирая быстро-быстро платочком свои пальцы.

— Это не он! Не он же!.. Я вам говорю! — и засмеялась. И заплакала вновь. — У него кольцо… А от кольца стерлось… А у этого… Нет! У этого нет… Это не он… А кто? Кто это?

Ясность могла бы внести мать Алексея, но она не приехала. Потому что не смогла приехать: как раз в ночь с субботы на воскресенье у нее произошел инфаркт. Тяжелая форма. Кризисное состояние…

Словом, все было непонятным до тех пор, пока не внес ясность Косовский. Он приехал специально из Покровского… Поднял простынь. Окинул взглядом критически. Мгновение думал, покусывая губу. Потом изучил внимательнейшим образом его руки, чистые белые ладони с подогнутыми слегка пальцами…

— Он.

И накинул простыню. И отошел как ненужный. Все как бы внутренне расслабились при словах Косовского. И Саши рядом не было. Она поднялась наверх.

Павел Сергеевич посмотрел испытующе на Альберта. В первый раз я его видел таким серьезным.

— Он? Ты точно узнал? Точно — он?..

Косовский пожал плечами.

— Я что, Павел Сергеевич? Малахольный? Я же помню его руки…

Это и решило.

…Ужас застыл на лице Эльвиры.

— Что же делать? Как… — повторила она.

— Откуда я-то знаю… — раздраженно вертел в руках календарь Хицко. — Хоронить надо, Эльвира Ивановна… А хоронить некого…

— А… труп? — совсем обалдела Бореева, отступая на шаг к двери. — Разве… не трупы хоронят?

Хицко бросил с грохотом календарь на стол.

— Трупы, Эльвира Ивановна, предают земле. А хоронят — как у нас заведено… Хоронят людей!

Он отошел к окну, потирая лоб и морщась.

— Напишите… Напишите, что вы незнакомы с картиной… И что он… Хороший человек… Все.

Хоронили во вторник. Гроб несли по поселку закрытым.

Маленький проворный человечек в форменной железнодорожной тужурке взмахнул рукой… Заиграла музыка… Павел Сергеевич сказал короткую речь. И гроб со стуком достиг сырого темного дна.

Задвигались лопаты. Легли венки. Мы постояли с минуту, опустив головы. И разошлись в скором времени по домам.

Какое-то время мы, да и весь поселок, жили в некотором, я бы сказал, напряжении. У Альберта с памятью, конечно, неплохо… Ну… А если? А вдруг?.. Все, знаете ли, может случиться в нашем районе…

Однако все успокоилось. Все вернулось в прежнее русло. Жизнь пошла своим чередом.

Валерия Ивановича очень сильно повысили. Работает он теперь в Проворовске. Приезжая, при встрече обязательно здоровается. Рассказывает о свежих событиях дня. Сожалеет, что не знал прежде Алексея хорошо. Говорит, что он теперь большой художник.

В поселке, по настоянию Хицко, мы готовим открытие музея. Довольно много из будущих экспонатов, а среди них есть и ценные, предоставлены мной, Павлом Сергеевичем и Николаем Авдеевым. Коля теперь живет тоже в Проворовске. Он краевед. Написал небольшую книжку по истории нашего района. И собирается, между прочим, написать книгу и об Алексее. Но вряд ли, я думаю, успеет. Моя-то уже готова. Да и что он знает о нем? А если что и знает, так и то в передаче Павла Сергеевича.

Да! Павла Сергеевича проводили вторично на заслуженный отдых. Он сказал, как всегда, речь, расчувствовался, заплакал даже. Обнял меня и прошептал на ухо:

— Эх, вы… ребятки… А я вас так, в душе, любил…

И сказал, что на пенсии отдыхать, видимо, не будет. Сказал, что с открытием музея возглавит, вероятно, его коллектив.

Но это вряд ли. Всего вернее, будет музей существовать на общественных началах. Хотя, конечно, как сказать… Если судить по обилию интересующихся творчеством нашего земляка… Они, приезжая, довольно-таки высоко ставят его картины. По их словам получается, что он чуть ли не в первых рядах наших живописцев!

Вспоминаю я его. Вспоминаю часто. Вот ведь как повернулось? Был бы жив — и ВэИ бы не загородил — как пить дать… А теперь совсем другой оборот. Теперь музей. Теперь слава. Вот так. Так-то, значит. Когда с умом…

Что бы еще вам сказать? Да! Посадили Пашку. Я имею в виду Пашку Палача. Он заработал свое. И доказательства, представленные на суде Колей и мной, уличили его полностью. Оказывается (мне потом Авдеев рассказывал, как оно было дело), оказывается, в Тришкином Кусту он прятал наворованное…

И еще одна, совсем маленькая деталь. Кое-кто совершенно конфиденциально утверждает, что в тот день, когда ушел от нас Алексей или… тот человек, которого мы проводили под его именем, — Пашку Палача видели дважды. Первый раз в компании Прохожева. А через час еще будто бы успели заметить рядом с шофером в кабине автомашины, которая ровно сорок пять минут спустя сбила Тарлыкова. Ну… или того, кого теперь принято называть Тарлыковым.