Семь цветов страсти

«Прости, — обращалась к ней Дикси. — Твоим домом будет владеть другая, более счастливая. Русская женщина Наташа — добросердечная, голосистая и тоже — голубоглазая. Она сумеет сделать память Майкла обо мне вполне переносимой, как боевое ранение, с которым можно жить, иногда хвастаясь им, а порой пропуская от тоски горькую чарочку…

Пусть ему живется долго, а печаль будет светлой, мучительно звонкой, какой умеет быть его скрипка».

Прихватив подсвечник, она вышла в темный коридор, оставив в комнате Клавдии поющую скрипку. Знакомый путь — совсем недавно они летели здесь вдвоем, обезумевшие от счастья, — к воле, к небу, к распахнутой для них Вселенной…

Под босыми ногами мягкие ковры, грубые дорожки и вот — холодные каменные плиты. Музыка уже едва слышна. Дикси останавливается, чтобы забрать с собой последние, исчезающие звуки… Прислушивается, затаив дыхание… Вот они — молящие, живые, летят вслед. Нет, музыка впереди, манит, указывает путь…

Похолодев от волнения и страха, она двинулась за скрипкой, как ночной мотылек к огню костра. Все ближе, ближе…

Дверь в башенный колодец открыта, ступни обжигает ледяной металл, кружево цепляется за ржавые болты, горячий воск свечей стекает на помертвевшие пальцы. Подобрав подол, она устремляется вверх, почти незрячая, почти неживая, с замершей, холодеющей кровью, представляя лишь то, как взметнется в ночной черноте белое облако фаты, провожая ее последний полет…

В висках бьется, пульсирует музыка — она заполняет собой все. Выше, выше — к черноте ночи…

Белая фигура под звездным куполом кажется огромной. Светлый человек склоняется к Дикси, отбросив скрипку, подхватывает на руки… И снова она слышит, как невероятно близко колотится его сердце…

2

Придя в себя, Дикси смеялась и плакала. Лила слезы ручьями за всю бесслезную жизнь, за все то, чем обманула и наградила ее она. Промокла белая рубашка Майкла, носовые платки, край одеяла, в которое он завернул Дикси — а слезы не унимались. Видимо, растаял огромный айсберг.

— Не уходи! — вцепилась она в его белую рубашку. — Это невероятно — теплый, живой… Мой Микки!

Он осторожно освободился от тонких рук и, прильнув к мокрой щеке, тихо шепчет:

— Подожди, я сейчас, девочка.

Затем исчез и сквозь не унимающиеся слезы Дикси оглядела его комнату. Догорающая свеча и листы на столе. Ноты? Нет. Кажется, Майкл писал письмо.

Он вернулся со скрипкой и сел возле нее на кровать.

— Я оставил свою верную подружку на Башне и чувствовал себя бессильным. Потрогай — она такая хрупкая.

Дикси осторожно прикоснулась к деревянному тельцу, поразившись его невесомости. Значит, в этом чреве рождаются бесплотные и могучие звуки.

— Вот слушай, дорогая! — Он протянул руку и скрипка сама прильнула к плечу, став частью его существа.

Весенней свежестью обрушился на Дикси поющий, щебечущий, ликующий голос. Будто кто-то сыпал и сыпал гроздья влажной, душистой сирени, заполняя ими комнату, необъятную, распахнутую чудом душу.

— Ты давно в Вальдбрунне, Микки?

— Почти сутки.

— Почему мне никто не сказал, что ты здесь?!

— Я приехал вчера на рассвете и просил Рудольфа молчать о моем прибытии… У меня были иные планы… — Он быстро собрал со стола исписанные листы и спрятал их в ящик. — Меньше всего я предполагал встретить здесь тебя… Хотя больше всего на свете хотел именно этого.

Майкл укутал Дикси одеялом до самого подбородка и, прижав концы руками, склонился над ней, пристально всматриваясь в глаза:

— Скажи только одно, Дикси… — он понизил голос до шепота. — Мы никогда не расстанемся?

— Никогда. — Для убедительности она помотала головой и крепко зажмурилась, потому что не могла достать из-под одеяла рук, чтобы обнять его.

— Так тому и быть.

Серьезно, веско, будто ставя печати, Михаил прикоснулся губами к ее лбу, вискам, щекам, носу и, наконец, закрыл поцелуем глаза.

— Спи. Мы непременно будем счастливы. Как никто никогда на свете. Прямо с завтрашнего дня. Нет, — с сегодняшнего. Спи, девочка, наше время уже началось.

Они проснулись в обнимку одновременно, проспав долго и невинно, как щенки в лукошке. И сразу поняли, какое оно — счастье.

Дни шли, телефоны молчали, леса нежились под мягким осенним солнцем или мокли в проливном дожде качая верхушками елок. В вазах менялись свежие цветы, а на столе — отменная пища.

— Я сразу смекнул, что к чему, — заметил довольный Рудольф, когда хозяева объявили о своей помолвке. — Давно в этом доме не было праздника.

Рояль, клавесин и скрипка стали друзьями, свидетелями, советчиками влюбленных. Они грустили и ликовали вместе с ними, вдохновляя на фантастические и абсолютно реальные планы. Как стало реальным в их новом мире любое чудо — все, что они делали вместе.

Порой они казались себе мудрыми и сильными, способными свернуть горы. Порой — беспомощными, наивными, как размечтавшиеся в планетарии школьники. Всю свою короткую, фантастически нелепую историю от первого до последнего мгновения влюбленные обсуждали без конца, находя в ней новые трогательные подробности, многозначительные детали и необъяснимые совпадения.