Семь сувениров

Когда Николай приехал в квартиру Волкова, было уже больше трех часов. Он хотел поработать до самого вечера, не отрываться, ни с кем не созваниваться. Он отключил телефон, достал тетради Волкова и погрузился в изучение четвертого эпизода. Это был 1987 год. Радкевич вместе с женой и детьми отдыхал в санатории в Сестрорецке по профсоюзной путевке. С момента третьего убийства прошло два года. Приступы с тех пор не повторялись. Радкевич даже начинал надеяться, что он излечился. В моду тогда стало входить посещение психологов. Кто-то из знакомых жены, когда узнал, что Николай страдал от приступов, чем-то напоминающих ипохондрию, порекомендовал ему одного известного специалиста. Он нанес доктору пару визитов и понял, что продолжать опасно. Психолог начинал копать так глубоко, что до обнаружения в нем некоего иного, черного существа, оставалось совсем немного. Он чуть не выдал себя, когда стал подробно рассказывать о достаточно банальных переживаниях детства (таких историй тысячи, но это была его боль) – о том, что их с матерью бросил отец ради молодой любовницы, что мать после развода возненавидела его (Вадима), ибо он напоминал ей об отце… Потом мама вышла замуж… Потом родила другого ребенка… И он (Вадим) стал не нужен… Он стал лишним… Он стал чужим. У матери возникла новая семья, а он остался один. С семнадцати лет он жил отдельно – сначала учился в ПТУ, затем пошел на завод. Он уточнил, что самый первый приступ холода он ощутил в шесть лет, когда увидел мертвую девочку, выпавшую из окна во дворе его дома… Но вовсе не она была причиной этого приступа… Он это понял позднее, уже лет в одиннадцать-двенадцать. Все сошлось тогда, соединилось в чудовищный синтез: куртка не по сезону, мамино равнодушное лицо, ее раздражительность, ее ненависть… еще этот крик, падающее тело и струи крови, подползающие к его ботинкам… Эмоции выходили из под контроля… Ему показалось, что еще минута, он не выдержит и расскажет психологу об убийствах… Он прерывался и молчал… Доктор вопросительно смотрел на него, но не просил продолжать… Ждал… Он явно почувствовал что-то… Что-то заподозрил…После этого самого сеанса Радкевич больше не вернулся к психологу. Его смутил его внимательный взгляд, его неподдельная заинтересованность… Тот буквально пожирал Радкевича глазами. Вслушивался. Что-то записывал в журнал.

В Сестрорецке текла спокойная размеренная курортная жизнь. Утром все вставали, шли в столовую, съедали диетический завтрак, потом отправлялись на процедуры, потом на прогулки или купаться на залив. По вечерам они с женой и детьми долго гуляли вдоль пляжа. Берег все не кончался и не кончался, тянулся охровой полосой от одного прибрежного курорта к другому. На песке клочьями топорщились сухие водоросли. Чайки кружили низко над водой. Все было тихо и безмятежно. Радкевич особенно остро вспоминал на допросе об этих прогулках, ибо именно они стали прекрасным контрастом чудовищного убийства, которое он совершил в этом небольшом городке.

Однажды вечером, когда жена укладывала детей, Вадим почувствовал странное покалывание в кистях рук. Он решил выйти на воздух и выкурить сигарету. Он спустился на лифте вниз, вышел из холла корпуса и отправился в сторону пляжа. Уже стемнело. Когда он подошел к воде и побрел вдоль берега, боль в руках начала усиливаться. Вместе с болью пришло хорошо знакомое ощущение холода. Где-то внутри – в голове – пронеслись уже подзабытые за два года картинки: мама закрывает за ним дверь, девочка летит из окна, он сидит один на детской площадке, холод, хлопок, он подбегает и вглядывается в ее угасающие глаза… Чем дальше он уходил, тем беспощаднее становился приступ холода. Кожу словно сковало льдом. Сердце почти не билось. Руки и ноги немели. Он хромал. Еле держался на ногах. Он опять, как и годы назад, терял связь с реальностью. Опять рука потянулась в карман куртки, он нащупал нож.