Семь сувениров

По обеим сторонам стола возвышались стопки книг. Это были всевозможные словари, энциклопедии, медицинские, технические, юридические справочники. Он разглядел также альбомы по архитектуре Петербурга и его окрестностей, книги по искусству, по истории православных икон и церковных фресок. Еще одна стопка целиком и полностью состояла из романов и повестей Достоевского. На самом верху он обнаружил старинное издание «Братьев Карамазовых». На всех книгах и альбомах толстым слоем лежала серая пыль.

Николай поднялся и решил продолжить осмотр квартиры. Он вышел в коридор и повернул направо. За следующей дверью, которая находилась напротив ванной, он обнаружил детскую. Точнее, это была не детская, а комната подростка. Но это был не теперешний подросток, а из далеких 1980-х. Комната застыла, уснула лет на тридцать. Никто ничего не менял в ней с того самого дня, когда мама Василисы собрала вещи и они обе переехали в квартиру на канале Грибоедова, принадлежавшую когда-то бабушке Александры Генриховны. Ее мать еще после войны уехала из Ленинграда в Тарту, где Александра Генриховна родилась и жила до окончания школы. В квартире проживали родственники матери, но к началу 1980-х никого из них уже не осталось в живых. Благодаря связям Константина Волкова квартиру удалось сохранить за Александрой Генриховной.

На стенах Краснов видел плакаты фильмов начала 1980-х годов, изображение Олимпийского Мишки, фотографии киноактеров, певцов, диснеевских персонажей – Белоснежки с гномами, Микки Мауса с Минни Маус, героев советских мультфильмов – Кота Матроскина, Дяди Фёдора, Шарика, Зайца и Волка из «Ну, погоди!..» На полках шкафов были расставлены детские книги, мягкие игрушки, куклы, лежали пластинки с музыкой и сказками. На стене висело школьное платье с белым передником и красным галстуком… На полу он заметил мячи, скакалки, стопки настольных игр в коробках. Окно комнаты тоже было завешано плотной занавеской. Свет почти не проникал внутрь. Становилось все темнее.

Краснов вышел из детской и подошел к следующей двери. На его удивление, как он ни пытался дергать за ручку, дверь этой комнаты не открывалась. По всей видимости, замок был заперт. Он достал мобильный и набрал номер Василисы.

– Ало? – ответила она.

– Василиса, здесь одна дверь не открывается… Я просто хочу уточнить… Она заперта на ключ? Или нужно поднажать?

– Нет… – голос Василисы стал напряженным, тусклым. – Я прошу вас, Николай, оставьте эту комнату. Не нужно пытаться открыть ее. Ключ от нее давно потерян. Но вскрывать ее я не буду… Пусть это сделает кто-нибудь другой… Когда-нибудь…

– Там что-то неприятное для вас?

– Я бы не хотела говорить об этом… Да и нет там ничего… Это пустая комната. Без мебели. Простите, Николай, вернулся Игорь. Я готовлю ужин.

– Понимаю. Извините.

Николай нажал на сброс, еще раз посмотрел на запертую дверь, прислушался, так ничего не услышав, пошел дальше. Последнее открытое помещение, по всей видимости, было когда-то комнатой Александры Генриховны. Она была преподавателем итальянской литературы. Все полки в ее книжном шкафу были заставлены книгами на итальянском, испанском, французском, португальском языках. Она отчего-то не увезла эти книги с собой. Может быть, сначала думала, что скоро вернется? Кто знает?.. На стенах он разглядел фотографии, где Александра Генриховна была в окружении членов кафедры, среди своих студентов, были также несколько фотографий, где она была изображена с Волковым и каким-то молодым человеком – красивым, спортивным, по всей видимости, очень веселым, жизнерадостным – он держал ее на руках, она весело смеялась. На некоторых более поздних фотографиях Александра Генриховна была изображена с маленькой Василисой, а еще на одной (на берегу Черного моря) – они были втроем – Волков, она и Василиса.

Николай сел за пустой письменный стол Александры Генриховны, огляделся. В комнате стояла красивая деревянная кровать с высоким матрасом. Недалеко от кровати красовался замысловатый барочный туалетный столик с зеркалом. Столик был пустой, покрыт слоем пыли. За столиком был расположен шкаф. Дверцы были распахнуты. В шкафу не было ничего, кроме пустых вешалок на длинной металлической штанге. Только внизу он разглядел маленькую кожаную темно-красную туфельку.

Николай вдруг ощутил страшную тоску. Его стал пробирать то ли холод, то ли страх, то ли еще что-то неясное, неразборчивое, отчего становилось еще невыносимее. Хотелось поскорее выбраться из этой квартиры и уехать как можно дальше. Шахов был прав. Это дело его до добра не доведет. Оно было шире, чем только расследование деталей жизни Волкова. Он все глубже проваливался в него, как в непроходимое болото. И все время ему казалось, что еще не поздно выбраться. Найдется ветка, найдется травинка, и он выплывет, он выберется наружу. Но, возможно, он ошибался. Возможно, он переоценивал себя. Он только сейчас начинал понимать это.

6