Читаем Семь столпов мудрости полностью

Поэтому я побрел в палатку Абдуллы и заявил о своем полном выздоровлении и желании что-нибудь сделать с Хиджазской железной дорогой. У нас были люди, пушки, пулеметы, взрывчатка и автоматические мины: достаточно для главного усилия. Но Абдулла был апатичен. Он хотел поговорить о королевских фамилиях Европы, или о битве при Сомме: медленный ход его собственной войны утомлял его. Однако шериф Шакир, его двоюродный брат и второе лицо в командовании, загорелся энтузиазмом и добился разрешения сделать все худшее, что было в наших силах. Шакир любил племя атейба и уверял, что они — лучшее племя в мире; итак, мы порешили взять с нами главным образом атейба. Затем мы подумали, что можем взять горное орудие, из крупповских ветеранов египетской армии, который послал Фейсал Абдулле в подарок из Веджха.

Шакир пообещал собрать отряд, и мы договорились, что выйдем на фронт (осторожно, насколько позволяла моя слабость) и поищем цель. Самой близкой и большой была станция Аба эль Наам. Со мной отправился Рахо, алжирский офицер французской армии, член миссии Бремона, очень работящий и честный человек. Нашим проводником был Мохаммед эль Кади, чей старый отец, Дахиль-Алла, наследственный законник племени джухейна, провел турок к Йенбо в прошлом декабре. Мохаммед был восемнадцати лет, крепким и молчаливым. Шериф Фаузан эль Харит, знаменитый воин, который взял в плен Эшрефа в Джанбиле, сопровождал нас, с ним около двадцати атейба и пять-шесть искателей приключений из джухейна.

Мы отправились двадцать шестого марта, в то время как сэр Арчибальд Мюррей атаковал Газу; и поехали по вади Аис; но после трех часов жара оказалась для меня слишком сильной, и мы остановились под большим деревом сидр (лот или ююба[71], но плодов на нем было мало), и передохнули там в полуденные часы. Такие деревья бросают густую тень: был прохладный восточный ветер и мало мух. Вади Аис придавали роскошный вид терновник и трава, и ее воздух был заполнен белыми бабочками и запахами полевых цветов; так что мы не возвращались в седло до конца дня, а затем сделали только один короткий переход, оставив вади Аис справа, пройдя под углом долину с разрушенными террасами и резервуарами. Когда-то в этих местах были деревни, и подземные воды были заботливо поставлены на службу ее густым садам; но теперь здесь было пусто.

На следующее утро мы предприняли двухчасовой бросок вокруг шпор Джебель Серд в вади Тураа, историческую долину, соединенную легким проходом с вади Йенбо. Мы провели и этот полдень под деревом, рядом с какими-то палатками джухейна, где гостил Мохаммед, пока мы спали. Затем мы ехали по довольно кривой дороге еще два часа и разбили лагерь после темноты. Как назло, ранний весенний скорпион жестоко ужалил меня в левую руку, когда я ложился спать. Это место распухло, и моя рука одеревенела и воспалилась.

Следующим утром в пять, после долгой ночи, мы снова выступили и прошли через последние холмы, в Джурф, открытое пространство волнистого песка, тянувшееся на юг к Джебель Антар, кратеру с расколотой и зазубренной вершиной, выделяющейся среди пейзажа. Мы наполовину свернули вправо на равнине, чтобы попасть под прикрытие низких холмов, закрывавших ее от вади Хамд, в русле которой лежала железная дорога. Позади этих гор мы ехали к югу, пока не оказались напротив Аба эль Наам. Там мы встали лагерем, близко к врагу, но в достаточной безопасности. Вершина холма возвышалась над ними, и мы взобрались туда перед закатом, чтобы впервые сделать обзор станции.

Холм был, вероятно, шестисот футов в высоту и крутой, и я часто останавливался по пути наверх; но вид с вершины был хорош. Рельсы лежали милях в трех. На станции стояла пара крупных двухэтажных домов из базальта, круглая водонапорная башня и другие строения. Там были круглые палатки, бараки и траншеи, но ни одного признака пушек. Мы могли видеть в целом около трехсот человек.

Мы слышали, что турки активно патрулируют окрестности по ночам. Дурная привычка: так что мы послали двоих людей, чтобы те залегли у каждого блокгауза и после наступления темноты произвели несколько выстрелов. Враг, думая, что это прелюдия к атаке, стоял наготове в своих траншеях всю ночь, пока мы спокойно спали; но холод рано разбудил нас, вместе с беспокойным рассветным ветром, который дул вдоль Джурфа и пел в больших деревьях вокруг нашего лагеря. Когда мы забрались на наш наблюдательный пункт, солнце одержало верх над облаками, и через час стало очень жарко.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии