Читаем Семь столпов мудрости полностью

Однако этим днем аджейли не думали о Боге, но думали о нас, и ибн Дахиль, построив их справа и слева, легко организовал колонны. Раздалась предупреждающая дробь барабанов, и поэт на правом крыле грянул скрипучую песнь, только что придуманный куплет о Фейсале и удовольствиях, которые он предоставит нам в Веджхе. Правое крыло внимательно выслушало стихи, подхватило их и пропело их хором раз, и два, и три, с гордостью, самодовольством и насмешкой. Однако прежде чем они смогли воспроизвести их в четвертый раз, поэт на левом крыле разразился импровизированным ответом, в том же размере, с ответными рифмами, увенчивая мысль. Левое крыло одобрило его торжествующим ревом, барабаны забили снова, знаменосцы развернули свои малиновые знамена, и вся охрана, справа, слева и в центре, вместе запели сводным хором:

«Потерял я Галлию, потерял Британию,Потерял я Рим, и, вслед за всем другим,Потерял Лалагу…»[56]

— хотя потеряли они только Неджд, и женщин Маабды, и их будущее лежало между Джиддой и Суэцем. Все же это была хорошая песня, и ее ритм нравился верблюдам, так что они опустили головы, вытянули шеи и задумчиво шаркали вперед размашистой рысью, пока она звучала.

Дорога сегодня была им легка, поскольку она лежала по твердым песчаным уступам, длинным, медленно поднимающимся волнам дюн, обнаженным, но с кустарником на скатах или бесплодными пальмами, стоящими поодиночке во влажных впадинах. Затем, на широкой платформе, два всадника подъехали слева галопом, чтобы поприветствовать Фейсала. Я знал первого, грязного, старого, мутноглазого Мохаммеда Али эль Бейдави, эмира джухейна: но второй выглядел незнакомым. Когда он подъехал ближе, я увидел, что он был в форме хаки, с покрывалом поверх нее, в шелковом головном платке с сильно покосившимся шнуром. Он поднял глаза, и я увидел красное, шелушащееся лицо Ньюкомба с напряженными глазами и сильным ртом, с глубоким, насмешливым оскалом. Он прибыл в Ум-Ледж этим утром, и, услышав, что мы только выехали, вскочил на самую быструю лошадь шейха Юсуфа и помчался за нами галопом.

Я предложил ему моего свободного верблюда и представил Фейсалу, которого он приветствовал, как старого школьного друга; и сразу же они погрузились в гущу событий, молниеносно предлагая, оспаривая, планируя. Стартовая скорость Ньюкомба была огромной, и свежесть дня, жизнь и счастье армии сообщали походу вдохновение, и будущее выкипало из нас безболезненно.

Мы прошли Говашийя, неровную рощу пальм, и легко прошагали по полю лавы, жесткая поверхность которого смягчилась, потонув в песке, достаточно глубоком, чтобы сгладить ее, но не до того, чтобы быть слишком мягким. Вершины самых высоких груд лавы показывались из-под него. Час спустя мы неожиданно пришли на гребень, погруженный в песок, но настолько крутой, расчищенный и прямой, что можно было назвать его песчаной скалой, в широкой великолепной долине, полной круглых голышей. Это была Семна, и наша дорога шла вниз по круче, через пальмовые террасы.

Ветер был попутным, и потому на дне долины, под защитой крупного песчаного берега, было очень тихо и тепло. Здесь была наша вода, и здесь мы предполагали остановиться, пока разведчики, искавшие перед нами дождевую воду, не вернулись бы; так посоветовал Абд эль Керим, наш главный проводник. Мы проехали четыреста ярдов по долине и дальше вверх по уступам, пока не были защищены от ручьев, и там Фейсал легко похлопал свою верблюдицу по шее, пока она не опустилась на колени, и не устроилась на земле, разровняв ногами гальку. Хеджрис расстелил для нас ковер, и мы с другими шерифами вместе сидели и развлекались, пока согревался кофе.

Я восхвалял перед Фейсалом величие Ибрагим-паши, вождя курдов милли в Северной Месопотамии. Когда он был в походе, его женщины вставали до рассвета и, бесшумно ступая под натянутой над головой палаточной тканью, разделяли ее на лоскуты, в то время как другие внизу держали и удаляли столбы, пока все не было сорвано, разделено между верблюдами и погружено. Тогда они отъезжали, чтобы паша проснулся один на своем соломенном тюфяке, под открытым небом, где ночью укладывался в богатом внутреннем убранстве своей дворцовой палатки.

Он вставал, отдыхал и выпивал кофе на ковре: а после приводили лошадей, и он скакал до новой стоянки лагеря. Но, если в пути он испытывал жажду, то делал знак слугам, и тот, который готовил кофе, ехал рядом с ним, приготовив горшки и жаровню, горящую на медных скобах в седле, чтобы приготовить чашку кофе в походе, не останавливаясь; а на закате женщины уже ждали их в палатке, сооруженной, как прошлым вечером.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии