Семь столпов мудрости

Армия в Бир эль Вахейде насчитывала пять тысяч сто всадников на верблюдах и пять тысяч триста пеших, с четырьмя горными орудиями Крупа и десятью пулеметами; и для перевозок у нас было триста восемьдесят вьючных верблюдов. Все было урезано до нижнего уровня, значительно ниже стандартов турок. Наше отправление было назначено на восемнадцатое января сразу после полудня, и точно к обеду работа Фейсала была закончена. Мы были веселой компанией: сам Фейсал, расслабившийся после ответственной работы, Абд эль Керим, который никогда не бывал слишком серьезным, шериф Джабар, Насиб и Сами, Шефик, Хасан Шарраф и я. После обеда палатка была повалена. Мы пошли к нашим верблюдам, туда, где они были привязаны в кругу, оседланные и нагруженные, каждого держал раб, стоя на его связанных передних ногах. Барабанщик, ожидающий рядом с ибн Дахилем, что командовал охраной, семь-восемь раз выбил дробь, и все притихло. Мы смотрели на Фейсала. Он поднялся с коврика, на котором говорил последние слова Абд эль Кериму, поймал переднюю луку седла рукой, поставил колено на бок верблюда и сказал громко: «Да поможет вам Бог». Раб отпустил верблюда, и тот поднялся. Когда он был на ногах, Фейсал перекинул другую ногу через его спину, расправил свои одежды и покрывало движением руки и устроился в седле.

Когда его верблюд двинулся, мы вскочили на своих, и всей толпой поднялись; некоторые животные ревели, но большинство были спокойны, как положено обученным верблюдицам. Только молодое животное, самец или дурного воспитания, ворчало в пути, и уважающий себя бедуин на такого бы не сел, поскольку шум мог выдать его ночью или при внезапных атаках. Верблюды делали первые резкие шаги, и мы, всадники, должны были быстро скрестить ноги на передней луке седла и поднять недоуздки, чтобы контролировать рысь. Затем мы смотрели, где Фейсал, и легонько похлопывали верблюдов, поворачивая их головы, и нажимали им на плечи босыми ногами, пока они не выстроились в линию позади него. Прибыл ибн Дахиль, и после осмотра местности и направления марша аджейлям пришел короткий приказ: построиться крыльями, слева и справа от нас на две-три сотни ярдов, верблюд за верблюдом, в линию, так близко, как позволяли помехи под ногами. Маневр был в точности выполнен.

Эти аджейли были горожанами Неджда, молодежью Анейзы, Борейды и Расса, завербованными на несколько лет в регулярные верблюжьи войска. Это были молодые — от шестнадцати до двадцати пяти — и красивые ребята, большеглазые, бодрые, немного образованные, великодушные, умные, хорошие попутчики. Среди них редко попадались тяжелые характеры. Даже во сне (когда из большинства восточных лиц уходит жизнь), эти парни оставались на вид живыми и красивыми. Они разговаривали на изящном и гибком арабском, и привычки их были манерными, часто фатоватыми. Воспитанные по-городскому, они были понятливыми и разумными, и заботились о себе и своих хозяевах без излишне подробных указаний. Их отцы торговали верблюдами, и они с детства приобщались к этому ремеслу; поэтому они странствовали инстинктивно, как бедуины; в то же время упадочная мягкость их натуры делала их послушными, терпимыми к тяготам и физическим наказаниям, которые на Востоке были внешними свидетельствами дисциплины. Они были по своей сути смиренны, но по природе солдаты, и сражались с умом и храбростью, когда шли за теми, кто был им близок.

Не будучи племенем, они не имели кровных врагов и проходили свободно по пустыне: в их руках была торговля и обращение. Дары пустыни были бедны, но достаточны, чтобы искушать их странствиями, поскольку дома им жилось несладко. Ваххабиты, последователи фанатической мусульманской ереси, установили свои строгие правила в легком и цивилизованном Касиме. В Касиме не было ничего, кроме небольшого кофейного гостеприимства, много молитв и постов, но ни табака, ни изящных развлечений с участием женщин, ни шелковых одежд, ни золотых и серебряных шнуров или украшений. Все было насильственно благочестивым или насильственно пуританским.

Эти периодические подъемы аскетических верований в Центральной Аравии, с перерывами чуть больше века, были природным феноменом. Их приверженцы всегда находили, что верования их соседей заполнены несущественными, а для пылкого воображения проповедников — нечестивыми вещами. Снова и снова они поднимались, овладевали телами и душами кочевников — и разбивались вдребезги о городских семитов, торгашей и похотливейших людей от мира сего. Среди их царства комфорта новые верования убывали и отступали, как волны, как меняющиеся времена года, каждое движение несло семена своей ранней гибели в своем избытке правоты. Несомненно, они должны были возвращаться вновь, вечные, как их причины — солнце, луна, ветер, действующие в пустоте открытых пространств, бесконтрольная тяжесть на неспешных и нестесненных умах скитальцев пустыни.