Читаем Семь столпов мудрости полностью

Мы прошли через пальмовые рощи, лежащие гирляндой над разбросанными домами деревни Рабега, и дальше шли под звездами вдоль Техамы, бесформенной пустынной песчаной полосы, отделяющей западное морское побережье Аравии от прибрежных холмов на сотни однообразных миль. В дневное время эта низкая равнина была невыносимо жаркой, и отсутствие воды делало ее запретной дорогой; но все же этот путь был неизбежен, так как дороги более плодородных холмов были слишком извилистыми, чтобы животные со своей ношей могли пройти на север и на юг.

Ночная прохлада была приятна после тягостного дня проволочек и дискуссий в Рабеге. Тафас вел нас в молчании, и верблюды безмолвно ступали по мягкому ровному песку. Пока мы шли, я думал о том, что это — дорога паломников, по которой неисчислимые поколения людей с севера шли в Святой город, пронося с собой дар веры в святыню; и казалось, что арабское восстание станет в своем роде паломничеством в обратную сторону, на север, в Сирию, идеал за идеал, вера в свободу взамен веры в откровение.

Несколько часов прошли без перемен, кроме того, что иногда верблюды увязали, напрягались, и седла скрипели: это значило, что мягкая равнина погружалась в ложе нанесенного песка, все в пятнах крошечных кустиков, отсюда была и неверная походка, так как растения собирали холмики вокруг своих корней, и вихри с моря выкапывали углубления в промежутках. Верблюды в темноте ступали нетвердо, на песке, освещенном звездами, тени были не видны, поэтому трудно было разглядеть пригорки и ямки. Около полуночи мы сделали привал, я завернулся поплотнее в свое покрывало, выбрал углубление по своему размеру и очертаниям и прекрасно проспал в нем почти до рассвета.

Почувствовав, что воздух становится прохладным и предвещает перемену погоды, Тафас поднялся, и через две минуты мы снова плыли вперед. Через час рассвело, в то время как мы взбирались по низкому перешейку из лавы, почти до половины засыпанному наносным песком. Он перешел в небольшую ровную площадку у берега основного поля лавы в Хиджазе, западный край которого был справа от нас, это и определяло положение прибрежной дороги. Перешеек этот был каменистым, но коротким: с каждой стороны синяя лава горбилась низкими выступами, с которых, как сказал Тафас, можно было увидеть корабли, плывущие по морю. Паломники понастроили у дороги пирамидок из камней. Иногда эти кучки камней строили в одиночку — всего три камня, один на другом, иногда это были целые груды, собранные совместно, к которым любой прохожий при желании мог добавить свой камень, не по разумным причинам, не из сознательных побуждений, но потому что другие так делали, и, вероятно, знали, что делают.

За гребнем тропа спускалась к широкой открытой равнине — Мастуре, той равнине, которая соединяла вади Фура с морем. Ее поверхность была изборождена бесчисленными каналами, затканными каменистыми руслами ручьев в несколько дюймов глубиной; в тех редких случаях, когда в Тарейфе шел дождь, эти ручьи, как настоящие реки, стремились к морю. Дельта здесь была около шести миль шириной. По какой-то ее части вода струилась час или два, может, даже день или два, каждый год в течение многих лет. Под землей было полно влаги, защищенной от солнца лежащим сверху песком; колючие деревья и шаткие кустики питались и благоденствовали на нем. Некоторые из их стволов составляли фут в ширину: их высота могла достигать двадцати футов. Деревья и кусты стояли как-то врозь, группами, их нижние ветви были ощипаны голодными верблюдами. Так что они выглядели подстриженными, и их ухоженный вид был странен в дикой природе, особенно потому, что Техама вокруг лежала в спокойном запустении.

В двух часах вверх по течению, по словам Тафаса, была горловина, где вади Фура выходила из последних гранитных гор, и там была построена маленькая деревня, Хорейба, где проходили каналы, были колодцы и пальмовые рощи, населенные немногими вольноотпущенниками, занятыми разведением фиников. Это было важно. Мы не знали, что русло вади Фура служило прямым путем от Медины к окрестностям Рабега. Оно лежало так далеко на юге и на востоке от предполагаемой позиции Фейсала в горах, что трудно было сказать, пересекает ли оно его позицию. Абдулла также не предупредил нас о существовании Хорейбы, хотя она существенно влияла на вопрос Рабега, предоставляя врагу возможное место водоснабжения, защищенное от нашего вмешательства и от пушек наших кораблей. В Хорейбе турки могли сосредоточить крупные силы для атаки на нашу предполагаемую бригаду в Рабеге.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии