Семь смертных грехов

Брат Макарий поднялся с завалинки и, приложив руку козырьком к глазам, старался разглядеть, что случилось и почему по деревне разнесся такой плач, словно налетели татары или обрушилась какая-нибудь другая напасть.. Из панского имения двигалась повозка, которую облепили женщины, оглашая окрестность отчаянными криками. Слуги, охранявшие повозку, еле успевали отбиваться от ударов разъяренных баб. Любопытный от природы квестарь, не разбирая дороги, широко шагая, бросился прямо через огороды к толпе.

Лишь теперь он понял причину шума. На охраняемой верховыми повозке стояло два бочонка, а рядом с ними лежал крестьянин со связанными руками и ногами. Верховые с трудом расчищали плетками дорогу среди раскричавшихся женщин. Слуги на повозке изрыгали мерзкие ругательства и размахивали кулаками. Но бабы не отступали, они настойчиво лезли к телеге, хватая слуг за что попало. Шествие остановилось на лужайке у дороги. Верховые наезжали на женщин, пытаясь оттеснить их от телеги. Бабы визжали, бросали в слуг камнями. Заметив квестаря, женщины окружили его тесным кольцом.

- Святой отец, - старались они перекричать друг друга, - спаси нас от напасти!

- Не дай нам погибнуть, - умоляла Ягна, - ты ведь ничего не боишься!

Самый важный из верховых, с виду эконом, покрикивал на слуг, чтобы те быстрей пошевеливались. Они в один миг стащили крестьянина с телеги и разложили на траве. Эконом, гарцуя на коне, отдавал приказы.

Брат Макарий заткнул уши, чтобы не слышать женщин, визжавших, будто с них кожу сдирали. Наконец, разозлившись, прикрикнул:

- А ну, перестаньте верещать, а то рассержусь да кого-нибудь огрею веревкой.

Эконом, услышав это, разразился смехом и, угрожающе размахивая дубинкой, крикнул:

- Огрей, огрей их, поп, а то они бросаются, как бешеные собаки. Вот такая дубинка - самое лучшее лекарство для них.

- Отец, тиранят они нас! - кричали бабы. - Хуже чумы, хуже огня и голода!

- Тише, вы, бабы! - закричал брат Макарий. - А что это у вас, милостивый пан эконом, за молебен тут, что дым коромыслом по всей деревне стоит? Будто в улей кусок вонючего помета засунули.

Эконом ударил коня каблуками, подъехал к квестарю и, ухарски подбоченясь, рявкнул:

- Я выполняю приказы моего пана, а кто будет противиться, получит дубиной по шее.

- А что же это за приказы, от которых бабы расходились, как молодое вино в погребе?

Верховой вызывающе свистнул плеткой и уселся поудобнее на лошади; ехал он без седла и, видимо, натер зад.

- Они моего пана средь бела дня обворовывают, да еще имеют, наглость жаловаться, мужичье окаянное. Ноги бы им повырвать да в рот забить!

- А чем же они провинились, что ты на них так гневаешься?

- Ты, поп, за своим поясом присматривай, а то съезжу тебе по физиономии, тогда перестанешь удивляться.

- Полно, пан эконом, - спокойно сказал квестарь. - Может, тебе кровь в голову ударила, что ты из себя выходишь? Это и нездорово и невежливо.

Эконом огрел дубиной стоявшую поблизости женщину, та от боли согнулась почти до земли. Потом повернул коня и подъехал к слугам, которые расправлялись с крестьянином. Снова в эконома полетел град камней, кто-то сбил шапку с его головы. Разъяренный эконом бросился на женщин и стал гоняться за ними по лужайке. Отогнав их на почтительное расстояние, он выхватил из-за кушака бумагу и, делая вид, что читает, торжественно прокричал заученный им на память приказ:

- Приказываю моему эконому, а также дворовым вылить на землю водку, принадлежащую Яну Брузде, Петру Сливе и Юзефу без прозвища из деревни Моравицы, поскольку они не заплатили винного оброка и отказываются пить мое вино. Бартоса Липняка приговариваю к ста ударам палкой за то, что он пил водку у арендатора пана Конопки, нанося этим моему имуществу ущерб и нарушая божественное право, в чем и подписуюсь от своего и божьего имени.

Эконом гордо огляделся и медленно сложил бумагу.

- Ну, что скажешь, поп? Господь бог с моим паном заодно, как ты только что своими ушами слышал.

- Слышать-то я слышал. Только, видать, у твоего пана бог-то иной, чем у меня. Мой бог приказывает поступать по-другому.

Эконом презрительно расхохотался:

- А как по-твоему, монастырское ты дерьмо, для тебя и для знатного пана бог одинаков? Если ты так думаешь, то ты дурак и остолоп.

- Может быть, и так, - мягко согласился квестарь, приблизившись к эконому, - может, я и остолоп, но ты глупее меня, потому что ты глуп как пробка.

Эконом покраснел от злости и дернул коня, который ничего не подозревая спокойно пощипывал траву.

- Смотри, поп, получишь! Ну-ка, убирайся попроворней отсюда!

Бабы запричитали, умоляюще протягивая руки к брату Макарию.

- Отец, спаси! Мужиков у нас поубивают! Квестарь еще ближе подошел к эконому.

- Как же иначе можно назвать того, кто хочет вылить, как воду, настоящий божий дар, ниспосланный нам для веселия и радости? Это грех великий и глупость непомерная.