Семь смертных грехов

Отец Розмарин неспокойно заерзал на месте, задумчиво почесал бороду и внимательно посмотрел на квестаря, который стоял с ангельски невинным видом. Монах кивком приказал квестарю следовать за собой. Страх перед проворством иезуитов одержал верх.

Отец Розмарин и брат Макарий промелькнули, словно тени, через пустые коридоры и очутились у двери, где хранилась монастырская казна. Монах вынул связку ключей, долго подбирал нужный ключ и, наконец, скрылся за тяжелой дверью. Брат Макарий попытался последовать за ним, но, прежде чем он успел сделать шаг, дверь за настоятелем с шумом захлопнулась. Минуту спустя отец Розмарин вернулся и тщательно запер за собой казнохранилище.

- Сколько тебе нужно, брат мой? - хитро прищурившись, спросил он.

Квестарь задрал голову и стал считать:

- Десять, двадцать... значит, преподобный отче, понадобится локтей тридцать, чтобы вышло одеяние, достойное небес.

- Ты что, брат, все небеса хочешь шелком покрыть?

- Иначе они подумают, что я какой-нибудь мещанин, а не святая особа.

- Хватит и пятнадцати! - решил отец Розмарин и сунул квестарю несколько монет.

Брат Макарий почувствовал в руке приятный холод металла и не стал спорить. Пряча деньги за пазуху, он заметил:

- Обойтись кое-как можно, только одеяние-то будет очень скромное.

- Ну, иди, брат мой, и пусть тебе озаряет путь наше святое дело. - Отец Розмарин размашисто благословил квестаря. - Да возвращайся скорее, а то терпение нашего ордена будет подвергнуто суровому испытанию.

Брат Макарий рысцой пробежал коридор и остановился лишь около ворот. Там его уже поджидал отец Поликарп.

- Чем это ты, брат, так доволен? - спросил он, подавая квестарю пустой мешок.

- Пребывание в нашем святом монастыре наполняет меня огромной радостью, ответил квестарь, забрасывая мешок за спину. - Теперь иду с важным поручением, а чем труднее дело, тем больше радости: я ведь обеспечиваю себе вечное блаженство.

Отец Поликарп хлопнул его что было силы по спине.

- Иди, да женского пола не трогай: женщины наполнены пометом дьявольским, как твой мешок сухим хлебом и жалкой милостыней.

Квестарь, услышав эти слова, даже перекрестился.

- Что ты, что ты, я женщин обхожу за версту. Каждая богомолка скупее королевского подскарбия.

К ним подошел отец Лаврентий. Услышав, о чем идет беседа, он добавил:

- Избегай, брат мой, женских чар, они навлекают на нас гнев господень.

- Благодарю тебя, отец мой, за предупреждение, - ответил квестарь, теперь я ни одну женщину не решусь ущипнуть за ляжку даже затем, чтобы выяснить, хорош ли на ней бархат.

- И не вздумай щипать: сон потеряешь. У меня в этом кое-какой опыт есть, прошептал отец Лаврентий, поднимая палец.

- Одна мещаночка, отец мой, хвалила тебя как отличного исповедника, - так же шепотом ответил квестарь.

- Хвалила, говоришь? - изумился отец Лаврентий. - Да, чтобы другим грехи отпускать, надо их познать самому. Однако ты, брат, мужчина видный, гляди, как бы тебя бес не подцепил за нос. А жаль тебя - человек ты умный и стоящий. Ты, как и я, можешь еще понравиться, а языком мелешь не хуже любого проповедника.

- Да ну, где уж мне понравиться. Августин Карфагенский сказал: "Больше всего ценю я в себе то, что не нравлюсь самому себе". И я целиком с ним согласен. Вот этот прыщ на носу охраняет меня от любых соблазнов.

Отец Лаврентий рассмеялся, и рот его при этом стал похож на широко распахнутые Флорианские ворота в Кракове.

- Ох, братец, нос у тебя действительно паскудный, да еще с таким украшением...

Напутствуемый божьим словом, брат Макарий двинулся в путь. Отойдя от монастыря на почтительное расстояние, он затянул веселую песенку, то и дело обмениваясь поклонами с прохожими, спешившими на ярмарку.

В конце Славковской улицы около какой-то богатой кареты столпился народ, но гайдуки, не жалея ударов и ругательств, стали разгонять собравшихся. Брат Макарий задержался и осведомился у одного из зевак, что случилось. Никто, однако, не знал, чей это возок и почему он вызвал на улице такое волнение. В толпе были и итальянские, и французские, и фламандские купцы, но ни один из них не смог добиться толку у гайдуков, охранявших карету и бросавшихся на всех, как цепные псы. Вскоре появились блюстители порядка с алебардами и сразу же принялись наводить порядок. Они это делали так ретиво, что толпа быстро поредела, а многие из зевак побежали домой приложить медяк к полученному синяку. Какой-то нищенствующий студент сболтнул, будто сам дьявол по имени Велиал приехал на Вавель за чьей-то душой. Эта весть немедленно облетела весь город. А так как грешки в те времена водились за многими, в особенности за купцами, которые, торгуя сукнами и полотном, обмеривали покупателей, то двери во многих лавках с грохотом закрылись, а их владельцы как можно скорее побежали домой, чтобы прочитать покаянную молитву.