– Простите меня, мадемуазель. Я действительно зашел слишком далеко. А потому все, точка! Но мне бы очень хотелось иметь честь вылепить ваш скульптурный портрет. Вы не будете возражать, если я обращусь к месье да Силва Коста с такой просьбой? Попрошу его позволить мне использовать вас в качестве модели.
– Попросить его вы можете, но я не смогу…
Изабелла покраснела от смущения, немного растерявшись от того, что не знает, как закончить фразу.
– Конечно же, нет, мадемуазель! – моментально прочитал Лорен ход ее мыслей. – Заверяю вас, ни при каких обстоятельствах я не попрошу вас позировать мне голой. Во всяком случае, пока, – добавил он с улыбкой.
Итак, ей вполне недвусмысленно дали понять, что подобное развитие событий не исключено. И это пугало, но в равной степени и волновало.
– Где вы живете? – спросила она, отчаянно пытаясь сменить тему разговора.
– Как всякий истинный художник, обитаю на Монпарнасе. Снимаю там мансарду вместе с еще шестью своими приятелями.
– Вы работаете на профессора Ландовски?
– Пожалуй, я бы не стал так утверждать. Ведь он же мне не платит, – уточнил Лорен. – Разве что снабжает хлебом и вином. А если иногда в мансарду, которую я делю с другими художниками, набивается куча народа, то профессор позволяет мне заночевать у него, прямо здесь, на каком-нибудь поддоне. Я пока в процессе постижения своего ремесла, а лучшего учителя, чем Ландовски, не сыскать. Подобно сюрреалистам, которые экспериментируют в живописи, Ландовски делает то же самое в скульптуре, используя принципы ар-деко. Он прокладывает новые пути в нашем деле, оставляя в прошлом чересчур аляповатые, чересчур зарегламентированные и перегруженные излишними подробностями скульптуры. Он был моим преподавателем в Национальной высшей школе изящных искусств. Само собой, я был крайне польщен, когда из всех он выбрал меня и предложил стать его помощником. Я тут же согласился.
– А откуда вы родом? Где ваша семья? – поинтересовалась у него Изабелла.
– Вы полагаете, что это столь важно? – Лорен издал короткий смешок. – Наверняка потом вы спросите, к какому сословию я принадлежу. Видите ли, мадемуазель Изабелла, мы все, художники, живущие в Париже, предпочитаем быть теми, кто
Лорен обозрел Изабеллу внимательным взглядом, но она молчала. Да и что она могла сказать, если вся ее нынешняя жизнь базировалась на тех самых ценностях, которые только что высмеял этот молодой человек?
– Удивлены, да? Но уверяю вас, таких, как я, со схожей судьбой, в Париже много. Во всяком случае, моему отцу еще повезло. Я не опозорил его славное имя грехом гомосексуализма, как это сделали некоторые мои приятели.
Изабелла уставилась на него в ужасе. Разве можно говорить о таком вслух?
– Но ведь это же запрещено законом! – воскликнула она, не в силах сдержать своих чувств.
Лорен склонил голову набок и снова принялся изучать ее лицо.
– Если какие-то склонные к слепому фанатизму режимы считают такие отношения противозаконными, то это вовсе не значит, что так оно и есть на самом деле. Вы так не считаете?
– Я… я не знаю, – растерянно пробормотала Изабелла и сконфуженно умолкла, пытаясь обрести душевное равновесие.
– Простите меня, мадемуазель. Кажется, я поверг вас в самый настоящий шок.
Снова веселые искорки запрыгали в его глазах, и Изабелла поняла, что ему доставляет удовольствие провоцировать ее.
Еще один глоток вина придал ей смелости.
– Месье Бройли, как вы сами сказали, все материальное вас мало заботит. В том числе и деньги. Вы счастливы жить вот так? Терпеть лишения и нужду? Питаться одним воздухом, да?