Семь сестер

– Понимаю, – тихо обронил он. – Как всякий художник, ты предпочитаешь выражать себя через искусство. Но у тебя действительно есть талант. Береги его, ладно?

Мальчик снова кивнул в знак согласия. Внезапно его лицо озарилось благодарной улыбкой. Лорен ласково потрепал его по плечу, потом слегка взмахнул рукой в знак прощания и отправился домой, топить свое горе в барах Монпарнаса.

Майя

Июль 2007 года

Последняя четверть луны

16; 54; 44

46

Я молча смотрела на Яру. Та тоже замолчала, затем взглянула на портрет Изабеллы, висевший на стене над камином, видно, размышляя над последствиями того ужасного решения, которое когда-то была вынуждена принять моя прабабушка. Впрочем, а что бы я сама сделала, оказавшись на ее месте? Понятия не имею. Несмотря на то что я выросла и живу совсем в другое время и в иной культурной среде, все глубинные проблемы остались прежними, особенно для женщин…

– Густаво когда-нибудь обмолвился Изабелле о том, что он знает? – спросила я у Яры.

– Нет, никогда. Но моя мама всегда повторяла, что хотя он и не высказался ни разу о том, что было, она часто замечала боль в его глазах. Особенно когда он смотрел на свою дочь.

– Это на сеньору Карвальо? Кажется, ее зовут Беатрис?

– Да. Помню, как-то раз сеньор Густаво зашел в гостиную, где мы с ней сидели вдвоем. Нам было тогда лет десять или одиннадцать. Он долго-долго смотрел на свою дочь, словно перед ним был незнакомый ребенок. Я мало что соображала в то время, а сейчас вот думаю, что он тогда пытался отыскать в ее чертах свою кровь. Сеньора Беатрис родилась зеленоглазой. Моя мама однажды заметила, что у сеньора Лорена глаза тоже были зелеными.

– То есть она предполагала, что он настоящий отец девочки?

– Она поведала мне всю эту историю незадолго до смерти и тогда же сказала, что у нее нет и тени сомнений на этот счет. По ее словам, Беатрис была вылитая копия сеньора Бройли. К тому же она унаследовала его художественные таланты. Еще будучи подростком, она нарисовала портрет Изабеллы. – Яра указала на живописное полотно. – Помню, она тогда сказала, что хочет нарисовать этот портрет в память о своей бедной покойной матери.

– Изабелла умерла, когда Беатрис была еще ребенком?

– Да, – кивнула головой Яра. – Нам с Беатрис было по полтора года, когда это случилось. В 1931 году. Как раз происходило торжественное открытие и освящение статуи Христа на горе Корковадо. И в это же самое время в Рио произошла вспышка желтой лихорадки. Нас с сеньорой Беатрис держали взаперти, в доме. А вот сеньора Изабелла настояла на том, чтобы лично присутствовать на церемонии открытия. Что и понятно. С этим памятником у нее было связано столько воспоминаний. Спустя три дня у нее начался жар, и она так и не оправилась от болезни. А ведь ей был всего лишь двадцать один год.

Сердце у меня сжалось при этих словах Яры. Хотя Флориано и показывал мне даты рождения и смерти Изабеллы, указанные в выписке, которую он сделал из метрической книги, но как-то в тот момент я не придала особого значения этим цифрам.

– Надо же. Уйти из жизни такой молодой и после стольких трагедий и потрясений, – обронила я, и голос мой дрогнул.

– Да. Но… Прости, Господи, за то, что говорю такое… – Яра истово перекрестилась. – Было кое-что и хорошее. Сеньора Луиза тоже скончалась от желтой лихорадки тремя днями позже. Их обеих упокоили вместе в семейном склепе. И похороны тоже были общими.

– Господи! Подумать только… Бедняжке Изабелле было предначертано упокоиться рядом с этой женщиной навечно, – растерянно пробормотала я.

– И осиротить свою маленькую дочь. Оставить жить без матери в окружении одних мужчин, – подхватила мою мысль Яра. – Можете себе представить, в каком отчаянии находился тогда сеньор Густаво. Ведь он все еще любил сеньору Изабеллу, несмотря ни на что. Как вы понимаете, после смерти жены сеньор Густаво снова пристрастился к бутылке, все больше и больше замыкаясь в себе. Внучкой занимался исключительно сеньор Маурицио, он вообще был по натуре добрым человеком, а овдовев, всю свою любовь сосредоточил на Беатрис. Именно он, а не ее отец, позаботился о том, чтобы на дом приходил учитель и давал ей уроки.

– А вы жили в это время на вилле?

– Да. Когда моя мать сообщила сеньоре Изабелле, что тоже беременна, и попросила отпустить ее на фазенду к моему отцу, Изабелла не согласилась расстаться с ней. Она приложила все усилия, чтобы перетащить Бруно, моего отца, сюда. Он переехал и стал выполнять всякие разовые работы по дому, помогал Хорхе водить машину, ибо тот уже был стар и готовился уйти на покой. Так что, можно сказать, что мое детство прошло здесь. – Яра задумчиво покачала головой. – Думаю, оно было более счастливым, чем детские годы моей госпожи.

– Удивительно, что Густаво согласился на просьбу Изабеллы и оставил Лоен в доме. Ведь она же – единственный человек, кроме него самого, разумеется, кто знал всю правду, – заметила я.