Семь ключей к современному искусству

Мы входим в зал через дверь и ступаем на пол, сплошь заполненный белыми в красный горошек мягкими предметами странной формы: перед нами «невероятное, чудесное поле фаллосов»[47], как назвала его художница. Зеркальные стены вычерчивают в пространстве зала множество убегающих в беспредельную даль аллей, на которых мы узнаем и наши собственные отражения. Это на редкость проникновенный опыт: мы почти буквально вливаемся в произведение. Поле пестрых предметов, набитых тканью, напоминает то ли декорацию из фильма ужасов, то ли детскую игровую комнату. То, что мы всюду встречаем собственные отражения, выводит нас из равновесия: это явно не соответствует нашим ожиданиям от встречи с произведением искусства. Впрочем, наряду с гнетущей, головокружительной растерянностью, здесь возможны и другие чувства: радостное упоение безграничностью или просто эйфория от удивительного зрелища, позволяющего сделать неповторимые селфи.

Бесчисленные красные точки максимально интенсифицируют обычный перцептивный опыт, который делит поле зрения на фигуру и фон, усложняя его задачу уравниванием в масштабе «фигур» (красных точек) и «фона» (белых участков). К тому же вместо того, чтобы находить в зале отдельные зоны, заслуживающие особого внимания, – как это происходит обычно, – здесь, под влиянием повторения одних и тех же форм, бесконечно умножаемых зеркалами, мы видим только их и сразу везде, почти по всему полю зрения. Хаотичный разброс точек только подчеркивает общее ощущение однообразия. Это характерный графический прием указания на то, что всё связано между собой. «Точки не существуют поодиночке, – поясняет Кусама. – Зачеркивая природу и наши тела точками, мы становимся частью единого окружающего мира»[48].

Кусама страдает от психотических приступов, во время которых, по ее собственным словам, чувствует, что ее телесные границы разрушаются и она растворяется в окружающей среде. Чтобы хотя бы на время взять себя в руки, ей приходится искать визуальные эквиваленты своему паническому состоянию и делиться ими с другими. Она утверждает, что ее точки-горошки «символизируют болезнь» и подобны вирусу, в повсеместном распространении которого есть нечто разрушительное: «Если есть кошка, я ее уничтожаю, покрывая наклейками-горошками, и точно так же я уничтожаю этими наклейками себя»[49].

Галлюцинации полностью подчиняют себе Кусаму, вселяя в нее нестерпимый страх и в то же время ощущение, что она находится в интенсифицированной, экстатической реальности. Очевидно, что ослабление границ личности чревато разрушительными последствиями, но вместе с тем Кусама дает понять, что ее приступы обнаруживают универсальное внутреннее стремление к единству и что подобный опыт в конечном счете является желанным для всех нас, хотя мы и боимся его принять. Кусама хочет, чтобы мы испытали сладостное чувство полной расфокусировки себя, избавляющее от ощущения нашего отличия от других и от мира.

Биографический ключ

Яёй Кусама называет себя «одержимой художницей», занимающейся искусством ради временного достижения психологического равновесия и внутренней целостности: «Я не считаю себя художницей, – говорит она, – я занимаюсь искусством, чтобы ослабить недуг, который преследует меня с детства»[50]. Таким образом, ее искусство – не только симптом болезни, но и лекарство от нее.

Кусама родилась в префектуре Нагано в центральной части Японии, в богатой и влиятельной некогда семье, чье положение ухудшилось в результате стремительной модернизации и вестернизации Японии. В детстве и юности она росла в мощной и агрессивной империи, но в 1945 году, когда ей было шестнадцать лет, массированные воздушные налеты, а затем и атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки подвергли Японию беспрецедентным разрушениям, за которыми последовало унизительное поражение в войне. К решению стать художником Кусама пришла уже в период оккупации своей страны, находившейся на грани физического, экономического и морального краха.

Затем одной из первых среди японских художниц своего поколения она решила переехать в США – сначала, в 1957 году, в Сиэтл, а через год – в Нью-Йорк. Американские критики сразу обратили внимание на ее картины под общим названием Сети бесконечности, созвучные минималистским тенденциям в искусстве того периода, а также на точечные орнаменты. И сетчатыми композициями, и горошком Кусама увлеклась еще ребенком, обнаружив, что навязчивое повторение помогает ей справиться с нестабильными психическими состояниями.

В 1973 году Кусама вернулась в Японию, где ее искусство почти не знали. Это была совсем другая страна по сравнению с той, откуда она уехала. За прошедшее время Япония совершила экономический скачок и была на пути к тому, чтобы стать одной из самых процветающих стран в мире. Японский художественный мир развивался в тесном контакте с западным.