Семь ключей к современному искусству

Стиль и техника Уорхола лишены нравственной оценки, символики и экспрессии: всё это немеренно принесено в жертву холодному эстетизму. Механическое повторение шокирующих образов лишает их выразительной силы и делает банальными. Уорхол перенимает и обнажает бессмысленность газетно-журнальной фотографии. В 1963 году он сказал: «Когда вы видите страшную картинку снова и снова, она перестает вызывать эмоции»[46].

Критический заряд работ Уорхола направлен не только на скрытые предпосылки стилистических условностей абстракционизма, но и на представление о монополии искусства на создание и распространение высших, истинных смыслов. Нам предлагается другое искусство – отражающее реальность мира, где «подлинные» образы вытеснены теми, которые фабрикуются технологиями. Фотография электрического стула действует уже не как знак или символ в общепринятом значении – она указывает на отсутствие за собой всякого референта, на утрату смысла в мире, полном бесчисленных репрезентаций. Говоря в семиотических терминах, Уорхол активизирует означающее, освобождая его от жесткой привязки к означаемому. В этом смысле главной характеристикой творчества Уорхола является превращение искусства в высказывание о пустоте. Большой электрический стул, в сущности, не воспринимается – он считывается, и всё.

Эстетический ключ

Оценка Большого электрического стула с эстетической точки зрения вызывает трудности. Эта картина не поддается анализу, подобному тому, который помогает нам понять живопись Матисса или Ротко. И всё же сам факт ее создания относит искусство Уорхола к традиции, сводящейся, по существу, к изоляции на прямоугольной плоскости некоей сцены из окружающего мира, предназначенной для созерцания. В этом смысле его должен был заботить эстетический опыт, и нам стоит рассмотреть формальные особенности Большого электрического стула, так как он ставит под сомнение некоторые автоматические допущения о значимости эстетических ценностей в современном искусстве. Апроприация (присвоение) фотографических образов, их повторение с помощью механической репродукционной техники, отсутствие следов «руки художника», бросающееся в глаза противоречие между изображением и цветом – всё это идет вразрез с фундаментальными эстетическими нормами, и в частности с теми, которые сложились в рамках модернистской концепции формальных, абстрактных ценностей живописи.

На первый взгляд, все созданные Уорхолом версии Электрического стула кажутся идентичными, но на деле среди них не найти двух одинаковых. Оригинальная фотография обрезана или оформлена в каждом случае по-разному, и это значит, что Уорхол продумывал композицию и общее визуальное решение своих работ, а также то, каким образом это решение влияет на передачу смысла. Например, некоторые работы обрезаны так, что в поле зрения попадает знак «SILENCE» («Тихо!») из оригинальной фотографии. Уникальности каждого оттиска на холсте способствовала и грубость шелкографской печати: чернила ложились на каждый холст по-своему, поэтому хотя все картины выполнены без помощи кисти, они не лишены признаков конкретного момента и процесса.

Кроме того, Большой электрический стул является следствием ряда формальных решений: стул слегка смещен от центра и расположен на оси золотого сечения, что вполне отвечает живописной традиции; эффектным надо признать и выбор цвета, создающего настроение каждой работы. Если рассмотреть всю серию, цвет меняется в ней от нейтрального серого, мрачных красного и фиолетового до более приятных глазу розового, красного и синего. В рассматриваемом варианте продумана и цветовая композиция: красный слой занимает лишь часть полотна и в нижней части стыкуется по косой линии с нижним розовым слоем. Большой размер и интенсивный цвет придают работе мощное визуальное воздействие, вполне сравнимое с абстрактным искусством того же периода.

Эмпирический ключ

Современники Уорхола, глядя на стиль, технику и сюжеты его работ, наверняка видели в них намеренное безразличие художника к эмоциональному отклику. Это подтверждалось и его высказываниями: Уорхол не вкладывал в свои произведения никаких выразительных задач и отметал всякие попытки придать им сколько-нибудь глубокое значение, во всеуслышание заявляя, что они ни в какой форме не несут в себе суждений об окружающем обществе.