Мужчины вошли в клубах зимнего воздуха, и женщина переглянулась с мужем. Они оба пожали плечами, священник открыл книгу и стал беспомощно ее листать.
Гарри ободряюще улыбнулся Минни и похлопал ее по руке, потом солидно встал рядом с Хэлом. Странное дело, она немного успокоилась. Если такой человек, как Гарри, дружит с Хэлом, возможно – просто возможно, – она не ошиблась в нем.
Впрочем, какая разница, подумала она, чувствуя, как по ее спине пробежала приятная дрожь. Ей казалось, что она должна сейчас спрыгнуть с высокой скалы, но чувствовала, как за ее спиной разворачивается пара больших крыльев.
–
Хэл заморгал, потом решительно сказал:
– Гарольд Грей.
– Только имя? – удивленно спросила Минни. – Никаких титулов?
– Нет, – сказал он. – На тебе женится не герцог Пардлоу и даже не граф Мелтон. Просто я. Извини, если разочаровал тебя, если ты надеялась на это, – добавил он, и в его голосе действительно звучало обвинение.
– Ничего страшного, – вежливо сказала она.
– Мое среднее имя Патриций, – выпалил он. – Гарольд Патриций Герард Блеекер Грей.
– Правда?
–
–
– Мать матери моего отца, – ответил Хэл, тоже удивившись.
Женщина пожала плечами и записала.
– Гарольд… Блеекер… Грей, – повторила она сама для себя. –
Минни думала, что ее сердце уже не могло биться чаще, но ошибалась. Несмотря на свободно зашнурованный корсет, она чувствовала легкое головокружение, и, прежде чем успела набрать воздуха для ответа, Хэл ее опередил.
– Ее зовут Вильгельмина Ренни, – сообщил он женщине.
– Вообще-то, я Минерва Уоттисвейд, – сказала Минни. Хэл посмотрел на нее и нахмурился.
– Уоттисвейд? Что за Уоттисвейд?
– Не что, – возразила она с подчеркнутым терпением, – а кто. Это я.
Казалось, Хэл не выдержал и растерянно посмотрел на Гарри.
– Старина, она говорит, что она не Ренни. Она Уоттисвейд, – пояснил ему Гарри.
– Я ничего не слышал про Уоттисвейд, – возразил Хэл, переведя хмурый взгляд на Минни. – Я не женюсь на тебе, если ты назвала вымышленное имя.
– Я не выхожу за тебя замуж под вымышленным именем, черт побери! – заявила Минни. – Ой!
– Что…
– Твой дурацкий ребенок лягнул меня в печень!
– О. – Хэл немного растерялся. – Значит, твоя фамилия действительно Уоттисвейд?
– Да.
Он вздохнул.
– Ладно. Уоттисвейд, пусть будет так. Почему – не важно. Ты расскажешь мне потом, почему ты была Ренни.
– Нет, не расскажу.
Он удивленно поднял брови, и она увидела, что он – на этот раз – подумал, сказать ли ему что-то. Но потом из его глаз исчезла растерянность, и они сфокусировались на ней.
– Ладно, – тихо сказал он и протянул ей руку, ладонью кверху.
Она набрала в грудь воздуха, заглянула в пустоту и прыгнула.
– Куннегунда, – сказала она, вкладывая свою руку в его. – Минерва Куннегунда Уоттисвейд.
Он ничего не сказал, но его рука слегка дрогнула. Минни старалась не смотреть на него. В это время Гарри о чем-то спорил с женщиной – кажется, требовался второй свидетель, но Минни не могла сосредоточиться и разобрать слова. Запах табачного дыма и застарелого пота снова вызвал у нее приступ рвоты, и она сглотнула несколько раз.
Ладно. Они решили, что миссис Тен Боом может стать второй свидетельницей. Хорошо. Мортимер проделал кувырок и тяжело приземлился. У Минни выступил пот на висках и заложило уши.
Внезапно она испугалась, что в дверь мог в любой момент ворваться ее отец. Она не боялась, что он остановит эту спонтанную церемонию, не сомневалась, что Хэл не позволит ему – и это ее успокоило. Но все же… ей не хотелось видеть его здесь. Это событие касалось ее одной.
– Быстрее, – тихо сказала она Хэлу. – Пожалуйста, скорее.
– Давайте начнем, – сказал он священнику негромко, но тоном, не допускающим возражений. Преподобный Тен Боом моргнул, кашлянул и раскрыл книгу.
Церемония проходила на голландском языке. Минни могла бы следить за словами, но не следила – в ее ушах звучали никогда не произносившиеся фразы из тех писем.
Фразы не Эсме – его. Письма, написанные мертвой жене, в страшном горе, в ярости и отчаянии. Он мог проколоть свое запястье заостренным пером и написать те слова кровью. Минни взглянула на него: он был бледным как зимнее небо, словно из его тела вытекла вся кровь.
Но когда он повернул к ней свое лицо, его глаза под черными бровями были пронзительно-голубыми, и огонь в них не погас.