Семь грехов

– По нему видно, что с кем он и может волезчь, востечь… Тьфу ты! ВОЗЛЕЧЬ, так только со своим вторым «я»! – язык алого быка перестал его слушаться после первой кружки бражки. – Онемение языка – это нормально?

– «Паучьи путы» же… – меланхолично пролепетала Хелин. – Название всему дается неспроста. Америус, – обратилась призрачная девушка к некроманту, – расскажи что-нибудь еще о коалиции «Кифиаль Он Трезильс».

– Как вы эту эльфийскую чепуху запоминаете?! – негодующе вскрикнула Ферга. – Чертовы маги…

– На самом деле, я уже тогда рассказал вам все, что знаю, – сделав глоток чая, сказал темный маг.

– Интересно, что в качестве подтверждения своей идентичности они выбрали такой болезненный способ, – продолжила Хелин.

– Ты про палец? – спросил ее эльф.

– Да, безымянный палец… Ведь в этом есть смысл. Для них главное – раскрыть тайны мироздания. Найти на все происходящие явления объяснение или, по крайней мере, откопать среди всего известного незнакомое название, имя… Поэтому они так символично отрезают палец – чтобы показать, что для них нет ничего безымянного.

– В таком контексте я об этом не думал, – удивился ее словам Америус.

– Хелин, а ты сегодня не заходила в академию? Как поживает твой учитель? – спросила Неамара.

– Нет, – сказала заклинательница после недолгого молчания.

– Почему?

Хелин не ответила. Похоже, объяснить это она никак не могла.

– У тебя еще будет возможность, когда мы вернемся с ответом на вопрос в дом Сагелиоса, – утешила ее предводительница, почувствовав, что уточняющий вопрос потревожил девушку, хоть это и не отразилось на ее лице.

– Слушайте! – встрепенулся Деос. – Я его, кажется, знаю! Давайте посмотрим, что он выдаст.

На сцену впервые за весь вечер в качестве выступающего поднялся черт. Он был одет в свободную белую рубашку в знак того, что он – свободный поэт, обитающий вне времени и пространства в своих грезах. Рыжая шевелюра была собрана в хвост. Горбатый нос и кривые тонкие губы таили за собой редкую красоту души. Поэт дождался, когда в зале стихнет шум, чтобы исполнить свои строки:

Да! Я бандит, но вот в душе поэт.
Так и сложился мой портрет.
Мечтаю жизнь я посвятить стихам,
Но как же быть с судьбой, предписанной грехам?
И каждый грешный день по лезвию ножа,
А хочется ходить по острию пера,
Которое способно ранить словом
Не меньше, чем снаряд под огненным напором.
Но Блуд, считают все, не может быть поэтом.
И, кажется, пора, смириться с сим сюжетом,
Но нет, я стану тем, к чему лежит душа,
Ведь к творчеству совсем она близка!

Поэт поклонился. Зал вяло поаплодировал уходящему со сцены черту.

– Высший уровень бездарности, – последовала оценка Америуса.

Соратники не стали озвучивать свое мнение, в отличие от эльфа, который то и дело закатывал глаза и недовольно бурчал, слушая в промежутках между беседами часть выступлений.

– Вынужден откланяться по естественной нужде, – Деос резко поднялся и пошел между столами в направлении бара. Отряд вернулся к застольным разговорам.

Агент Даэтрэна прошел мимо уборной и свернул к ступеням, ведущим на сцену. Там к выступлению готовился другой участник вечера поэзии. Услышав чье-то приближение, представитель Алчности, бледный и невзрачный, как моль, отвлекся от беглого повторения своего стиха и был неприятно удивлен.

– Простите? Что тут делает прислуга?! – эльф вопросительным взглядом уставился на распорядителя, когда яркий, затмевающий все остальное хвостатый «реквизит» появился на сцене.

– Придержи язык! – заявил ему бывший Вестник. – А не то прислуга щелкнет пальцами, и один эльф сразу впадет в немилость при дворе.

– Ах ты! – выкрикнул эльф. Реквизит в его глазах приобрел голос.

– Тихо! Надорвешь раньше времени связки и – прощай, слава… – информатор расплылся в издевательской улыбке.

Поэт понял, что лучше уступить, чем рисковать своим положением, и скрылся за занавесом.

– У нас внеплановое выступление еще одного представителя Блуда, – объявил распорядитель вечера. – Как вас зовут? – тихо спросил он черта. Тот шепнул ему свое имя. – Поприветствуем Деоса!

Примелькавшиеся эльфийские лица поэтов, как и их истертые темы богатства и власти, неожиданно сменил еще один черт, на этот раз куда более яркий и привлекательный, чем его предшественник. Впервые за вечер Деос сумел приковать внимание всех гостей без исключения. Неподвижные холодные эльфийки внезапно схватились за веера. Бывший Вестник вынул из кармана куртки чуть помятый лист бумаги. Бережно расправив его, он приготовился к речи, и открыл было рот, но был нахально прерван.

– Эй! Деос! – загорланила Черная вдова. – ДЕОС!

Зал обернулся на грубый голос, режущий слух.

– Горшок совсем в другой стороне!