– Ладно, подождем до завтра, – сказала я, решив что нельзя бесконечно катиться в яму уныния. Так и свихнуться недолго. Пашка будет там нервничать и названивать зря? Ну и… пусть слегка понервничает. А может, и не будет. Не слишком ли спокойно он убеждал меня “держаться” и обещал, что все “утрясется”? Похоже, что просто из вежливости. Ясное дело, мысли его о другом…
Я села рядом с Ильей.
– Чегой-то ты вся в депрессии, – заметил он, пряча под усмешкой тревогу. – Нехорошо.
И я в ответ вдруг выдала то, что иногда чувствовала по вечерам, при горьких мыслях:
– Иногда кажется, что лечу с самолета к земле, а у парашюта застряло кольцо…
– А в чем причина? Ты же знаешь, что кольца не застревают сами собой… Они
– Почему же не открыл… в тот раз?
– Ты
Я вспомнила (хотя не любила и боялась вспоминать
– Еще ведь бывает обязательный осмотр перед прыжками? Проверка. Да?
– Бывает… Понимаешь, девочка, мы сейчас рассуждаем в рамках инструкции парашютного спортклуба. А она не предусматривает вероломства…
Я тяжело повернулась к брату.
– Иль… Ты все еще думаешь, что в
– Что значит “все еще”?
– Но это же… такая черная жуть. Когда предают друзья…
– Девочка, настоящие не предают…
“Господи, зачем я поругалась со Стаканчиком?..”
Илья обнял меня за плечо.
– Думаешь, мне
Я поняла, что сейчас разругаюсь и с Ильей.
– Какая карма?! Ты рехнулся! Там под оползнем погибло вместе с ним столько невиноватых! Они-то при чем? Просто так, заодно?!
Илья помолчал, убрал руку с моего плеча, откинулся к спинке скамьи.
– Подполковник Будимов погиб не под оползнем. Гаевский звонил, в интернетовских “Известиях” проскочили уточненные данные. Он был убит на том же шоссе, но за несколько минут до лавины. Одиночным выстрелом…
Опять стало зябко до озноба.
– Чьим… выстрелом?
– Неизвестно. И едва ли мы когда-нибудь узнаем… Возможно, чеченский снайпер, им платят немало баксов за каждого убитого офицера… А может быть, какой-нибудь мальчишка, у которого при зачистке забрали родителей и он будет мстить, пока жив… Или мародер…
Я молчала.
Илья потрепал у плеча мои длинно отросшие волосы.
– Ничего, мучача, все проходит, как говорил Экклезиаст. В августе все-таки съездим в Тюмень.
– Тебе нельзя…
– Ты ведь знаешь: если нельзя, но очень хочется…
Мы немножко посмеялись. Илья сказал, что ему пора на процедуру. Я чмокнула его в щеку пониже заклеенного очка и пошла домой.
По дороге я зашла к Томчику, но у них было заперто. Идти к Стаканчику мириться было стыдно. Да и снова начали крутить меня хворь и слабость.
Дома я легла и долго смотрела в окно сквозь Лоськин глобус. “Все проходит”. И Лоська вернется с выздоровевшим отцом, и с Пашкой наладится связь, и со Стаканчиком помиримся, только… будет ли дальше так хорошо, как раньше? Кажется, в жизни что-то закончилось. Не вокруг, не с друзьями, а во мне самой…
Мама пришла раньше обычного, подсела ко мне.
– Киснешь?
– Ага.
– Ну, все равно. Надо поговорить…
“Еще какая-нибудь неприятность!”
– Говори, мам…
– Скажу сразу, главное. У нас есть возможность переехать в Петербург…
Я вмиг уловила суть:
– Насовсем?
– Да.
– Дядя Костя зовет?
– Видишь ли… Он звонил уже не раз. Есть, мол, для меня интересная работа. Не хуже, чем здесь. И есть возможность обменять нашу квартиру. Вернее, продать здесь и купить там. Он говорит, что у него на примете очень удачный вариант. Только решать надо быстро… А?
– Мама… так сразу… А Илья?
– Илья переведется в Петербургский университет. Это можно устроить, если похлопотать…
– А он захочет?
– А захочет он расставаться с нами?
– Ма-а… Боюсь, что здесь у него есть кое-кто, кроме нас…
– У “кроме нас” в Петербурге живет отец. И давно ее зовет к себе. С матерью они в разводе, дочка не прочь перебраться к папе…
– Как всё одно к одному…
– Не всё, к сожалению. Масса проблем. У нас тут прекрасная глазная клиника, а там неизвестно, как сложится… Но с другой стороны…
– С другой стороны, там не будет друзей с опасными мыслями о Кавказе, – догадалась я. – И редакции, где соблазняют переводом на журфак…
– Ты взрослая девочка. Все понимаешь…
Я все понимала. Или думала, что все понимаю. Например, то, что судьба иногда делает повороты, когда один отрезок жизни кончается и начинается совсем другой…
В конце концов, не все ли равно откуда переписываться с Пашкой?
Лоська? Он будет рядом с отцом, хватит у него радостей без меня.