Семь фантастических историй

От возмущения кровь ей кинулась в голову, лицо повагровело и засверкали глаза. В который уж раз Борис увеждался в том, какое отвращение питают женщины к морской стихии. Сам он в детстве мечтал о море, однажды даже убежал из дому, чтобы стать матросом, был пойман, возвращен под родительский кров и долго потом тосковал. А женщины, думал он, ни от чего так враждебно не вскидываются, как от одного упоминания о море. Стоит им разок нюхнуть морской воды, притронуться к просмоленным, соленым канатам — и море на вею жизнь становится их врагом. Церковь легко вы управилась с женским полом, пригрози она ему морской, сизой, ледяной пучиною ада. Огня-то они ничуть не воятся, видя в нем сообщника, которому они долго и верно служили. А вот заговорить с ними о море — все равно что дьявола помянуть. Когда женская тирания сделает для мужчин несносным пребывание на суше, они смогут укрыться у моря, ведь женщины лучше умрут, чем последуют за ними туда.

Подали пирог со сливовым вареньем, и тонкая сластена канониса изящно выковыривала гвоздички и отправляла в рот.

И вкус и запах обворожительный, — сказала она. — А какие дивные благовония источает гвоздичная роща под полуденным солнцем, и как сладко разносит ее аромат вечерний ветерок над лугами. Отведайте, детки, это фимиам для желудка.

А откуда их привозят, сударыня тетушка? — спросила Афина.

Из Занзибара, — сказала канониса. И нежная печаль окутала ее, пока она в глубокой задумчивости вгрызалась в гвоздичинку.

Борис тем временем, разглядывая Афину, дал волю своей фантазии. У нее, думал он, должно быть, прелестнейший, на диво сложенный скелет. Она будет лежать в земле несравненным кружевом, изделием из слоновой кости и через тысячи лет будет кружить головы откопавшим ее археологам. Каждая косточка у нее на месте, изогнутая изящно, как скрипка. Куда менее фривольно, чем шаблонный старый развратник, в мыслях раздевающий женщину, с которой он ужинает, Борис совлек с девушки ее свежую крепкую плоть вместе с платьем и думал, что был бы счастлив с нею, даже мог бы в нее влюбиться, ежели вы мог иметь дело только с ее безупречным скелетом. Он воображал, какой она тогда произвела вы фурор верхом на коне и как, волоча длинный шлейф, проходила бы по дворцовым галереям и залам со знаменитой, ныне ее дожидающейся в Польше фамильной тиарой на гладко отполированном черепе. Многие человеческие отношения, думал он, были бы куда проще, если вы в них участвовали одни наши кости.

— У короля Авы, — сказала канониса, очнувшись от своей нежной мечтательности, — в его столице Джандаву, мне люди сказывали, которые сами видели, есть большой зверинец. У короля, как и у всех его подданных, были только индийские слоны, но султан Занзибара подарил ему африканского слона, который по всем статьям — величиной, силой и благородством — превосходил ручных, разъевшихся индийских тварей. Да, это животные удивительные. Они царят в нагорьях Восточной Африки, и торговцы слоновой костью, сбывающие их бивни на рынках Занзибара, много чего могут порассказать о силе их и свирепости. Слоны Джандаву и погонщики их были в страхе перед слонами султана — Азия и всегда-то боится Африки, — и вот королю пришлось заковать его в цепи и отвести в особенную каменную и железную клетку, сооруженную для него в зверинце. Но с той поры лунными ночами весь город кишел тенями африканских слонов, они бродили по улицам и махали призрачными ушами. Жители Джандаву верили, что эти призрачные слоны проходят по дну океана и выходят из вод у причалов. Никто не решался переступать порог после наступления темноты. Но разрушить клетку пленного слона они не решались.

Когда диких зверей держат в клетках, — сказала канониса, — их сердца, как на медленном огне, поджариваются на тенях железных брусьев. О! Эти на медленном огне поджариваемые сердца диких зверей в плену! — вскричала она с неожиданным жаром.

И все же, — прибавила она, помолчав, и лицо ее вдруг изменилось, а в голосе уже звучала усмешка, — так этому слону и надо. Африканские слоны у себя на родине ужасные тираны. От них спасу нет другим животным.

И что же сталось со слоном султана? — спросила Афина.

Он умер, умер, — сказала старуха и облизнулась.

В клетке? — спросила Афина.

Да, в клетке, — отвечала канониса.

Афина положила на стол сомкнутые руки, в точности повторив жест старого графа после того, как он прочитал письмо канонисы. Она озиралась. Яркий румянец медленно сползал с ее щек. Ужин кончился, и были почти осушены рюмки с портвейном.

Я думаю, — сказала Афина, — что с вашего разрешения, сударыня тетушка, я, пожалуй, пойду спать. Я устала.

Это что еще такое? — сказала канониса. — Не лишишь же ты нас так рано своего приятного общества, золотце мое. Я-то, старуха, уж собралась было уйти, а вы, друзья детства, могли вы еще с полчасика поболтать. Да ты и обещала Борису, милому мальчику.

Но это и утром успеется, — сказала Афина. — Сегодня я выпила слишком много вашего прекрасного вина. Сами видите, у меня даже руки трясутся.