Семь домов Куницы

Я готовилась к интервью, предоставленная сама себе, перед зеркалом отрабатывала внешний вид и правильное произношение, хотя я уже не слишком отличалась от среднестатистических учениц общеобразовательной школы и знала, что сначала интервью будет записано на плёнку, а потом урезано в соответствии со вкусом, волей и руководящим положением репортёра.

— В действительности ты выглядишь совершенно иначе, чем на фотографиях, — журналист окидывал меня взглядом с явным разочарованием.

— Это влияние объектива. Я очень фотогенична, — скромно пояснила я.

Он посмотрел на меня мрачно, подозрительно и с неохотой, и стал что‑то мямлить о выборе темы.

— Тема сейчас в бассейне под надзором инструктора, и я не советовала бы вам её выбирать, — прояснила я ситуацию. — Так вы берёте у меня это ваше интервью, или нет?

— Сначала стадион. Прошу к машине, — наконец он решился заняться тем, для чего его прислали. Перед бассейном мы встретили Урсына. Он ждал нас, а Кукле, как я узнала позднее, он строго‑настрого запретил высовывать нос.

Я на беговой дорожке, под табло с результатами, я в костюме с эмблемой клуба и я с Урсыном. А журналист хотел, чтобы я улыбалась. Я не могла, взбешённая и раздосадованная. Он совершенно отбил у меня радость попадания в телевизор.

— Кто является твоим идеалом? — пробубнил он очередной вопрос после серии «кем?», «чем?», «о чём?».

— Эратосфен.

— Понимаю. Тебя интересуют спортсмены античности.

— Это не спортсмен, а великий библиотекарь Александрии. Под его присмотром находилось полмиллиона свитков. Это такие древние книги. А когда начал слепнуть, довёл себя до голодной смерти, потому что жизнью для него было чтение, — вежливо рассказала я. Тогда я зачитывалась энциклопедией Оргельбранда{36} в кожаном переплёте, оставшейся в школьной библиотеке со времён магнатов, и недавно как раз проработала букву «Э».

Интервью не попало на телеэкраны. Вероятно, я всё ещё была слишком мало отёсана, как донесли правлению «Крачки» по неофициальным каналам. Показали только несколько фотографий с беговой дорожки с комментариями этого несчастного оболтуса.

— Восстановила против себя журналиста, разумница, — Урсын рассмеялся в кулак и сказал мне без злости: — В следующий раз так не делай. Люди никогда не прощают другим собственного невежества.

Больше не повторилась история с заменой фотографий, но каждый журналист, которому Кукла попадалась на глаза, фотографировал её, а потом привозил увеличенные фотоснимки. Как правило, их принимал Урсын, приказав Кукле исчезнуть. Каждый второй приглашал её в фотомодели или в артистки.

— Я свяжусь с вами, как только закончу сельскохозяйственную школу, — вежливо обещала она. Потому что Кукла тоже изменилась. Перестала раскрывать свою душу. Приобрела сдержанность и хорошие манеры. У неё не было влечения к печатному слову. Она проявляла другие способности, все знания воспринимала на слух.

В газетах, однако, её фотографий не размещали. На стадионах Кукле не везло. Урсын упрекал её в лености и грозил отправкой назад за решётку, убеждённый, что Кукла филонит. Бесился и не понимал, что происходит, потому что результаты она раньше давала очень хорошие и на тренировках показывала умение, достойное призовых мест. А теперь выступать стала хуже, чем год назад.

Кукла скрывала страх. После того, как одна из наших девчонок во время прыжка с трамплина свернула себе шею и отъехала на машине, в Кукле что‑то сломалось.

Она исчезала по вечерам и возвращалась под утро. Я оставляла для неё открытыми двери и окно в душевой. Она выбиралась наружу по тонкой колонне, а для возвращения приставляла шест с поперечинами, укрываемый под забором в гуще вьющихся растений. Но я боялась за неё и за себя.

Без разрешения нам запрещалось после девяти вечера покидать интернат, а территорию Центра даже и днём. Кукла выбиралась сквозь отверстие в сетке, которое сама проделала специальными ножницами.

— Кукла, если тебя поймают, тебе конец!

— Не беспокойся. Пешком я выбираюсь только за дырку в ограждении, и через окно тоже уже не буду лазить. У меня дубликат — она показала мне ключ от тех «мебельных» ворот бунгало.

Происходила какая‑то игра между тренером и Куклой. Она походила на пикировку врагов, но Кукла всегда проявляла к нему уважение, особенно в присутствии других девушек, а он своим хамством будто нарочно её провоцировал. Она только смотрела на него вызывающе, что бесило его ещё больше. Он был похож на захлёбывающегося собственным бессилием злобного пса за забором.

— Мне уже не надо дрожать перед Урсыном. Я не собираюсь из кожи вон лезть ради его результатов, — сообщила она мне, готовясь к очередной ночной вылазке.

— Предпочитаешь подставлять задницу. Я тебе не враг, но это тоже гарантия так себе.

Я не осуждала её за то, что она пустилась в загул, меня бесило, что она не говорит мне, куда и с кем ходит.