Она убрала ноги с его бедер, и это действие сводило на нет любые извинения. А когда поставила ноги на землю, уловила его напряженную плоть. Ник опустил голову и прижался лбом к ее лбу. Так продолжалось довольно долго. Пальцы, удерживавшие ее запястья, дрожали. Потом он встал и отпустил ее.
– Прости. Я не собирался… делать это.
Он попытался поправить ее юбки, но они все еще удерживались под ремешком на талии и никак не хотели расправляться.
– Ник, я сказала, все в порядке.
Он встал на ноги и подал ей руку, помогая подняться. Лучше бы она еще немного полежала. Ноги были неустойчивы, как стебельки травы.
Отряхнув песок с колен, Николас улыбнулся, и эта улыбка никак не соответствовала тревожному блеску его глаз.
.– Ну что ж, похоже, мы уже не дети, и поэтому не стоит играть в такие игры?
– Да.
Синтия не могла скрыть смущение в голосе. Хорошо, что он больше не считает ее молоденькой девочкой, но в таком случае кто она для него?
– Надеюсь, я тебя не напугал? Мужчины… так ненадежны в правилах приличия.
Синтия покачала головой и опустила юбки, чтобы прикрыть ноги, которые с таким бесстыдством совсем недавно обвивали его бедра.
– Тогда поспешим?
Его улыбка стала еще более натянутой.
Пытаясь привести свои мысли в порядок, Син ничего не оставалось делать, как кивнуть в ответ и пойти по узкой полоске берега.
Что он натворил?
Господи, что он натворил?
Ощущение ее рук, которые она пыталась вырвать, ее тела, выгибающегося под ним… Что-то внутри его встало на свое место. Или, наоборот, оказалось
Слава Богу, он смог остановиться и не оскорбил ее.
Дрожащей рукой он потер затылок и посмотрел в спину Синтии, которая дошла до новой тропинки и начала подниматься. С каждым ее шагом со складок на ее юбках осыпался песок, слабое напоминание о его проступке давало о себе знать.
Нйк едва дышал даже до того, как она оглянулась, и он увидел ее раскрасневшиеся не то от стыда, не то от холода и гнева щеки.
– Нам не следовало делать это, – просто сказала Синтия, и у него сжалось сердце.
Она пошла дальше, холодная и неприступная.
– Я знаю, – ответил Ланкастер.
С леди так нельзя обращаться. Он это знает, для этого есть другие женщины… Женщины, которые не возражают против некоторой грубости, если им достойно заплатили за это.
– Ты любишь другую, – произнесла Син.
– Кого? – переспросил Ник еще до того, как вспомнил, что обручен.
Он стал судорожно придумывать объяснение, и тут девушка резко остановилась.
– Ты обручен!
Она повернулась к нему и взмахнула руками.
– А, ну да, конечно.
– Ник! – В ее голосе слышалось раздражение, руки по-прежнему были подняты к небу. – Что с тобой случилось?
У Ланкастера загорелось лицо. Что он должен был ответить на этот вопрос? У него столько всего случилось.
– Ты ее совсем не любишь?
Он немного помолчал, словно обдумывая этот вопрос, потом тихо прошептал:
– Нет. Совсем не люблю.
И от этих слов словно камень с души свалился. Наконец прозвучала правда.
– Но… Это же ужасно. Ты женишься на этой женщине только ради денег?
Ланкастер снова задумался на мгновение, надеясь, что это неправда. Но какую еще причину он мог назвать сейчас?
– Да.
– Господи, ты такой же корыстный наемник, как и мой отчим, – в ее голосе прозвучали нотки отвращения.
Это была неправда. Не совсем правда. Наемнику платят зато, чтобы использовать его тело в бою. Ланкастеру заплатят не за это. Он совершенно другой человек.
Похоже, он уже смирился со своим положением, и эта мысль больше не причиняла ему боль. А может быть, на расстоянии подобная перспектива казалась не такой очевидной.
Когда Николас поднял глаза, Синтия была уже далеко. Ник поднял воротник пальто, чтобы укрыться от ветра, сунул руки в карманы и поспешил за ней.
Глава 7
Какой ужасный день!
Синтия бросила на стол угольный карандаш и, подперев подбородок руками, наблюдала, как он катится по столу.
Николас больше ничего не говорил о ее безрассудстве и безопасности. Он вообще не сказал ни слова, да и Синтия была не расположена к разговорам. Но, несмотря на все усилия, они так ничего и не нашли, кроме той пропасти, что выросла между ними за все это время.
Утром на короткое время он показался ей прежним Ником. Веселым, красивым и заботливым. А потом стал другим. Этаким лондонским джентльменом, природный шарм которого превратился в жестокий инструмент. Его по-прежнему отличало личное обаяние, но теперь оно было отполировано до блеска. Как ювелирное изделие, как оружие. Или как доспехи.
Но если он и защищал что-то, то явно не то мягкое сердце, которое было у него в юности. Тот мальчишка не способен был пройти мимо страдающей лягушки и не помочь ей. А этого человека совершенно не заботила женщина, которой он поклялся в любви. Он так спокойно сказал об этом, совершенно без всяких эмоций. А невеста любит его?