Семь дней до Мегиддо

– По целому ряду причин. Она отвечает за Гнездо, она боится за вас, она боится за себя. Она знает свой долг. Прислушайтесь к моим словам, вы мне…

– Симпатичен, уже слышал! – выкрикнул я. – Чудеса какие, все мне признаются в симпатии, только помочь никто не хочет!

Продавец развел руками.

– Могу я хоть как-то вас убедить? – спросил я беспомощно.

– Сомневаюсь. Но хорошо, что вы не угрожаете мне оружием, это меня бы ужасно огорчило.

Я стоял в пустом Комке напротив вежливого и говорливого Продавца и пытался найти слова, которые его убедят.

– Ну что-то же, наверное, может изменить ваше мнение? – спросил я.

Продавец поднял руку и совсем по-человечески почесал кончик носа.

– Что-то, что-то… Нет.

– Кристаллы…

– Мы любим кристаллы, – оживился Продавец. – Это хороший товар. Но он не стоит ссоры с Инсеками. Хотите горячего чаю? Я угощаю.

Я ничего не ответил, и Продавец, похоже, принял это за согласие. Исчез за занавесом, вернулся почти сразу, держа большую кружку.

– Горячий, свежезаваренный, без всяких добавок… Сила в простоте, правда?

Взяв кружку, я сделал маленький глоток и внимательно посмотрел на Продавца.

– Сила в простоте?

Продавец вздохнул.

– Максим. Я понимаю. Ваша массовая культура содержит целый ряд стереотипов. Вот некоторые из них: героический юноша всегда спасает свою девушку, благородный одиночка противостоит немыслимой силе и побеждает, в минуту горести и душевных терзаний обязательно найдется мудрый наставник, который намекнет на путь к победе…

Он наклонился ко мне через стойку. Зашептал – я даже уловил запах дыхания, и он не был человеческим, терпкий душный запах, напоминающий аромат тропических цветов. Не противный, но чужой. Похожий на запах принесенного мне чая.

– Вы герой, юноша, конечно же. Но дикари-одиночки, при всем благородстве, не побеждают более развитые культуры, вы должны это знать хотя бы по курсу земной истории. И уж точно я – не мудрый наставник, который намекает вам на путь к победе. Я занимаюсь торговлей, и меня радует, что вы больно щелкнули по носу тех, кто веками не пускал нас на перспективный рынок. Я желаю вам всего доброго в жизни, но не собираюсь ради вас ссориться с Инсеками. И в вашей чашке – чай. Всего лишь хороший чай, который не стоит портить сахаром, молоком или лимоном. Вы взбудоражены, пережили две волны Изменения и промокли под дождем. Мне не хочется, чтобы вы заболели. Вот и все.

Продавец медленно склонил голову над моей чашкой, вдохнул аромат. Сказал:

– «Да хун пао». С материнских деревьев… Говорят, это самый редкий и вкусный чай на Земле. Не знаю, не пью этот напиток.

– Мне не понравилось, – сказал я, ставя чашку.

– Верю, – согласился Продавец. – И даже сочувствую.

Когда я вышел на улицу, дождь усилился, и гроза приблизилась. Я едва успел дойти до дома, прежде чем ливень обрушился стеной, никакой зонт бы не спас.

Наверное, я и в самом деле на какой-то миг подумал, что Продавец пытается мне что-то подсказать. Ну, всегда хочется получить неожиданную подмогу, верно?

Но всерьез я на это все-таки не рассчитывал. Потому и не расстроился.

А чай, кстати, был очень вкусный. Зря не допил…

Слабый шум за спиной я услышал, когда открывал дверь квартиры. Обернулся – и увидел отца на лестнице. Кажется, он смутился.

– Пап? – удивленно произнес я.

– Мусор выносил, – быстро сказал отец.

Я не стал говорить про три часа ночи, кивнул. Отец, шаркая тапочками, спустился ко мне. Сказал:

– Мать волновалась. Ты редко ночуешь не дома.

– Всё нормально, – сказал я.

Отец сделал вид, что верит. Заметил:

– Рубашка красивая.

На зонтик он деликатно не обратил внимания.

– Дарина подарила, – сказал я. Не уточняя, конечно, что предыдущая сгорела прямо на мне.

– Максим… если что, мы с мамой не против.

– Чего? – не понял я.

– Того, что ты встречаешься с Измененной. Если тебе важно наше мнение!

Я подумал и кивнул:

– Важно.

Отец неловко обнял меня и пошел наверх.

– Пап! – сказал я.

Он остановился.

– Я буду предупреждать. Если задерживаюсь. Извини!

Отец улыбнулся.

– Ты совсем взрослый, Максим. Но нам будет приятно, да…

И пошел вверх по лестнице.

Я почему-то подумал, что, когда отец смотрит на меня – он видит не только взрослого человека со щетиной на щеках. Он видит и младенца, и ребенка, и подростка. Видит, каким я был и, пожалуй, немного таким, каким стану.

И это, наверное, одновременно круто – и трудно.

Потому что всегда надо выбирать, с кем разговариваешь, а ошибиться очень легко…

Войдя к себе, я запер дверь, оставил открытый зонт сушиться. Постоял, размышляя, не принять ли душ. Решил, что не стану. Мне казалось, что от меня еще пахнет жницей.

Так что я пошел в спальню, разделся в темноте, обтерся валявшимся на стуле халатом и рухнул в кровать. Надо поспать.

Но сон не шел.