Семь чудес и временной разлом

Вместе с Марко, который держался рядом, мы опустились назад на дно желудка. Касс указал на телевизор и помотал головой. «Я больше никогда не буду так делать», – беззвучно пообещал он. Мудрое решение. Когда тебя проглатывает чудовище, последнее, чего тебе захочется, это его злить.

Но что же нам было делать?

Мои часы показывали 3:18. Через одну минуту у нас начнет заканчиваться кислород.

Мы трупы.

Трупы. Трупы. Трупы. Трупы.

Никто никогда не узнает, что с тобой случилось. Ни мама на острове. Ни папа в Греции. Ни Эли на Атлантиде. Никаких прощаний. Ничего.

Мой разум решил в этот раз не включать оптимиста. Я попытался заглушить все мысли или хотя бы сосредоточить их на решении великой задачи «Как Выбраться из Желудка». Такому на уроках биологии не учат. В желудке происходит переваривание. Переваривание – это процесс поглощения пищи ради поддержания работы кровеносной системы, дыхательной системы, выделительной системы (о последней я предпочел серьезно не задумываться). Все это, насколько я помнил, происходило при помощи выделяемой желудком кислоты.

Кислота!

Я оглянулся по сторонам. Лучи от фонарей моих друзей скользили по стенкам желудка. Он оказался полон всякого рода мусора – кроме телевизора я разглядел рыболовные сети, деревянную ловушку для ловли омаров, детскую коляску…

Детская коляска?

Все это, должно быть, упало в море с кораблей и лодок. Но если желудок должен был переваривать, почему ничего из этого не растворилось в кислоте?

Почему не растворились мы?

Касс, лихорадочно замахав руками, указал на стенку желудка прямо над нами. Эта часть была круглой и темнее остальных стен, и внизу нее был еще один клапан-сфинктер.

У меня засосало в моем собственном желудке, когда я представил, куда он вел. Потому что, пройдя желудок, остатки пищи превращаются… Ну, в ту нехорошую штуку, о которой в приличном обществе упоминать не стоит.

Мне очень не хотелось закончить свою жизнь в качестве этой штуки.

Элоиза вдруг начала плавать в странной позе – с заведенной за спину левой рукой и поднятыми вверх сведенными вместе пальцами. Я сообразил, что она изображала рыбу со спинным плавником. По всей видимости, акулу.

На секунду я решил, что Элоиза сошла с ума. Пока я не посмотрел на Касса. Тот беззвучно произнес какое-то слово, которое я сначала принял за «Китай». Может, они оба сошли с ума? Видимо, сегодня был День, Когда Уильямсы Сходят с Ума. Но когда я подплыл к нему ближе, я понял, что он говорит не «Китай».

А «Иона».

Как Иона и кит. Как тот пророк, которого то ли проглотило, то ли не проглотило какое-то чудовище, которое могло быть, а могло и не быть китом, но могло быть и акулой. А акулы очень крутые существа, потому что являются представителями одного из немногих видов, сохранившихся с доисторических времен. Ученые обожают их за их странности.

Я попытался припомнить, в чем именно заключались эти странности. Элоиза нам рассказывала.

Желудки акулы работают как хранилища. Все, что попало внутрь, может оставаться там практически вечно. Они могут выбирать, что переварить, – и процесс переваривания происходит во втором желудке.

Хранилище.

Вот где мы были. Что бы ни произошло со стариком Ионой, мы находились в утробе какого-то доисторического чудовища. И что-то мне подсказывало – мы обладали куда большей питательной ценностью, чем телевизор. Что, вполне вероятно, предполагало Путешествие во Второй Желудок. Где мы и найдем нашу кислотную ванну.

На этот раз Касс подставил к подбородку кулаки и распрямил пальцы. Одновременно с этим он открыл рот и высунул язык. До меня не сразу дошло, что он изображает рвоту.

Отлично.

Я красноречиво помотал головой: «Нет!» Маска, полная рвоты, нам сейчас ничем бы не помогла. Но он продолжал повторять свою пантомиму, прибавив к ней новое движение – показывал пальцем наверх.

Рвота. Чудовище.

Пока я отчаянно соображал, что он имел в виду, мимо него, все еще изображая акулу, проплыла Элоиза.

Рвота. Акула.

Что ж, если нам предстояло раствориться во втором желудке, почему бы напоследок не поиграть в шарады в дружеском кругу? Я страшно потел, меня разрывало между желанием расхохотаться до потери сознания и зарыдать как младенец. Но Марко поплыл к телевизору. В нынешнем моем состоянии я бы не удивился, если бы ему удалось настроить показ старой «Улицы Сезам».

Рвота. Акула. «Улица Сезам».

О.

Бесполезно колышущая масса на месте моих мозгов наконец включилась в работу. Здесь была какая-то связь, я точно это знал. Я попытался припомнить, что еще говорила Элоиза тогда, в Доме Вендерса.

Что там было про то, что попадает в желудок? Если оно начинает раздражать акулу, она это просто… буэ-э-э! Выплевывает прямо изо рта. Ее желудок работает по типу гигантской резиновой рогатки. Круче ничего не бывает.

Я посмотрел на Элоизу. Она поймала мой взгляд и улыбнулась.

У нас получится. Я знал. У меня была идея, но на сто процентов безумная. Что еще никогда нас не останавливало.

Я еще раз взглянул на часы – 3:19. Конец. Я помолился, чтобы Фарук предусмотрела для нас немного воздуха про запас.