Сельва умеет ждать

Сипаи повернули обратно.

Подошел Крис, опираясь на Мерридью – на бегу он еще раз подвернул многострадальную лодыжку. Могучим дали дорогу, и они остановились на краю, глядя на трупы двадцати двух мужчин и женщин.

Смотрели долго.

Но вот зашло солнце, с востока налетел и быстро окреп прохладный ветерок. Наступили тихие, бархатные сумерки.

– Переведите ему, Остин, – тихо сказал Кристофер Руби. – Большой Могучий будет знать все, что произошло здесь. – Горло перехватило, и он всхрипнул. – Войсками Сияющей Нгандвани убиты мирные колонисты. Унсы, земляне и граждане Галактической Федерации. Это очень плохо.

Мерридью произнес несколько протяжных фраз. Ккугу Юмо, кивнув, откликнулся целой серией мелодичных звуков.

– Он полностью согласен с вами, босс. Он говорит, что сердце его стонет от горя. – Глаза бичейро округлились. – Это пятый мужской тон, тон скорби и чести… Он говорит правду, босс.

– Плевать. Переводите дальше. – Крис слышал себя словно со стороны и мог лишь поражаться спокойствию своего голоса. – Данное преступление подпадает под действие… – мерный шелест юридических формулировок напоминал шорох осыпающейся глины… – статьи тридцать первой Особого полевого уголовного кодекса для Внешних Миров…

Мерридью запнулся.

– Я не могу перевести. В их языке нет этих слов.

– Переводите как можете, Остин… Нет. Скажите так: через две недели сардар Ситту Тиинка будет гнить в позорной яме. А этой скотине лично я обещаю не простой, а зазубренный кол в жопу. Надеюсь, эти слова в их долбаном языке имеются? С большими, оч-чень большими зазубринами!

– Это страшное оскорбление, босс, – чуть виновато сказал Мерридью. – Не знаю, как вас, а меня на Пампасье ждет девушка…

– Хорошо, – рявкнул Крис. – Скажите как, и я произнесу сам!

Бичейро ощерился.

– Да ладно, босс, чего уж там. Сами с усами…

Он защелкал по-птичьи, не отводя глаз от медленно сереющего лица Ккугу Юмо. Сотник слушал и каменел. Затем кратко щелкнул в ответ.

– Он спрашивает, хотите ли вы еще что-то сказать.

– Да, хочу! – Криса несло. – Скажите ему, что сидеть на колу долго и больно. У него будет время вспомнить убитых детей.

Выслушав следопыта, Ккугу Юмо медленно кивнул.

– Изицве Ситту Тиинка, – сизые губы его едва шевелились, но голос был отчетлив, – тту утьюнгу аали дгавинья. Импунгу Ккугу Юмо в'аали айта тарьярра ут'ту. Ккугу Юмо мг'гао рэстаито. Пунгу сипай-ти ат ту тьюнгу. Йе изицве Ситту Тиинка вэйто тампи, йейа импунгу Ккугу Юмо айахо оайо. Ккугу Юмо мг-мг-уттуа йарри'аа!

– Что он говорит, Остин?

Мерридью недоуменно пожал плечами.

– Он говорит, что сардар Ситту Тиинка не приказывал стрелять в Дряхлых. Сардар приказывал уважать их. Индуна Ккугу Юмо нарушил приказ и понесет наказание. Но смерть на колу – позорна, и он не будет сидеть на колу. Сотня сипаев засвидетельствует перед Подпирающим Высь, что сардар Ситту Тиинка чист, а дето убийца Ккугу Юмо наказан.

– Что он хо… – начал Крис.

И понял.

Обнажив ттай, сотник Ккугу Юмо на миг приложил рукоять к губам, а затем спокойно, не торопясь, перерезал себе горло.

От уха до уха.

Улыбаясь…

– Кажется, босс, – сказал Остин Мерридью, – нам уже нет резона заезжать в Дгахойемаро.

Тропы войны. День предопределения

Карлика дгаго Дмитрий видел впервые.

Щуплый, худенький, с телом двенадцатилетнего подростка, щетинистым лицом зрелого мужчины, завоевавшего право на косые ритуальные рубцы, и глубоко посаженными, тусклыми и одновременно пронзительными глазами дряхлого старца, пигмей возник в лагере средь бела дня, словно сгустившись из влажного воздуха. Ему не преградили путь ни нюхачи М'куто-Следопыта, неустанно кружащие на дальних подступах к биваку, ни часовые, парами обходящие стан по периметру, и, пока карлик не пожелал того сам, его, даже проходя в двух шагах, не видел никто, а потом, когда он открылся взорам и, покрыв пышно вьющиеся волосы узкими ладошками, уселся в позе молящего перед хижиной дгаангуби, никто не был удивлен.

Дгаго, маленьким людям, такое умение дано свыше.

Впрочем, сами они предпочитают называть себя дгагусси – перволюдьми.