Сельва умеет ждать

– Жаахат Могучим! – взметнув над головою громкую палку, закричал Вииллу-вестник, и спустя миг-другой издалека, оттуда, где ожидала возвращения вождя колонна Истинно Верных, остановленная приказом М'буулы М'Матади, донеслось рокочущее:

– А-а-а-а-о-уи-и-и!!!

Вскинулись мозолистые кулаки.

Толпа, совсем еще недавно беззаботно веселившаяся, а всего лишь миг назад боязливо-безмолвная, грозно закричала:

– Жаахат Могучим!

– Жаахат их губернаторам и министрам, их продажным старостам и неправедным прокурорам, осквернителям воли Тха-Онгуа!

– Жаахат им! Смерть отступникам! – так неистово и яро подхватили люди, что отзвуки многоголосого рева перелетели через Кшаа и долгим эхом рассыпались среди оврагов.

– Жаахат и лютая смерть Подпирающему Высь, который не нужен людям нгандва!

Десятки и сотни распаренных духотой, обезумевших людей подались вперед, и почтенный староста, единственный, кто сумел сохранить сейчас ясный разум, в ужасе сгорбился, пытаясь сделаться маленьким и незаметным. А остальные – дети, женщины, взрослые, старцы, даже мудрый, многое в жизни повидавший жрец – завороженно вытягивая шеи, исступленно и грозно вопили:

– Жа-а-хат!

Солнце плясало на занесенных над головами, невесть откуда взявшихся ножах, отражалось от потных людских лиц, подкрашивало розовыми тенями выкаченные белки глаз и, набираясь сил в земной ярости, звенело, словно никогда не виданный жителями равнин горный лед.

– Жаахат всем недругам правды Тха-Онгуа! – в последний раз страстно выкрикнул М'буула М'Матади, высоко вскинув узкий клинок. – А теперь пусть каждый, сознающий себя Истинно Верным, преклонит колени и помолится Творцу. Пусть сердца ваши будут открыты правде и закрыты для лжи…

Он поправил алую повязку, перетягивающую длинные волосы, и среди вновь опустившейся на берег Кшаа благоговейной тишины громко, отчетливо и уверенно произнес:

– Дождь будет. Я просил Творца о милости, и Голос открыл мне, что она будет дарована не позже завтрашнего утра. И пусть грязная кровь Могучих и их прислужников прольется так, как прольются дожди на нашу иссохшую землю!

Десятки ненавидящих взглядов скрестились на старосте, и старик попятился, пытаясь хранить достоинство, но все-таки помимо воли отгораживаясь слабыми ладонями от пронзающих глаз сородичей.

Короткая усмешка изогнула губы М'буулы М'Матади.

– Жаахат не знает пощады. Однако прошу вас, дети Тха-Онгуа: когда пройдет дождь, пусть те, кто осознает себя Истинно Верными, не трогают этого старого человека. Он трижды заслужил смерти, но в жилах его течет та же кровь, что в жилах моей матери, и в детстве он научил меня кулачному бою. Пусть останется жить, и пусть жизнь будет ему наказанием…

– О М'буула М'Матади… Отец… Да будет благословенно твое имя, Слышащий-Голос-Тха-Онгуа… – застонали, закричали люди, опускаясь на колени, вздымая руки, протягивая их к торжествующе улыбающемуся всаднику.

И вновь короткий треск громкой палки заставил толпу притихнуть.

– Довольно, – уже совсем тихо сказал сидящий на белом ооле. – Вера словам ущербна, и лишь делам, доказанным делом, можно доверять. Если слово мое окажется лживым – что тогда? Тогда вы со стыдом вспомните, как громко прославляли меня. Подождите до завтра. И если Тха-Онгуа подтвердит сказанное мною, жду вас в долине Уурры не позже следующего полнолуния!

Встряхнул массивной мордой белый оол, разворачиваясь вспять, и помчался прочь от реки, туда, где ждали вождя Истинно Верные, а рядом с М'буула М'Матади поспешали, стараясь не отстать от оола, Вииллу-вестник, рожденный в Верхнем Кшарти, и Г'Хавно, просветленный Творцом чесальщик пяток, бывший некогда Могучим…

…Люди расходились беззвучно, боязливо втянув головы в плечи.

Самые смелые нет-нет, да и бросали взгляд в Высь.

Но солнце даже не думало униматься.

Напротив, оно бесновалось страшнее прежнего, с удесятеренной яростью выжигая иссохшую, потрескавшуюся землю. К полудню зной сделался так страшен, что не только в хижинах, укрытых тенистыми кровлями, но даже и в прохладных доселе землянках стали терять сознание старики и самые слабые из женщин, а над умирающей Кшаа встала и вытянулась облаком до самого горизонта сизая туманная пелена пара. Уже не имея сил реветь, жалобно хрипели от удушья оолы и нуулы в крытых загонах, и невесть откуда обрушились на приречные селения тучи огромных слепней, жалящих больнее огня.

Потом пришла мгла, удушающая, страшная мгла.

Она припала к земле и сделала день вечером, а вечер – ночью.

А когда, бессильно роняя головы, стали хрипеть и плеваться багровой пеной уже и сильные мужчины-пахари, с востока, оттуда, где горы, задул ветер.

Люди, вповалку лежащие в земляных укрытиях, очнулись от сильного грома и блеска кривых молний, разрывавших предутреннюю тьму. Небо бороздили пламенные зигзаги. Порывы холодного, с каждым мгновением усиливавшегося ветра проносились над землей, качая вмиг ожившие деревья, пригибая к земле обезумевший от счастья лозняк, шурша камышом в плавнях.

Затем по кровлям звонко ударили первые капли.