Сельва умеет ждать

Устав дрожать, люди смеялись и пели, забыв ненадолго о смутных страхах, навеянных речью старосты. Даже все усиливающийся зной не смущал их, нечто легкое, праздничное разлилось в воздухе…

Тха-Онгуа принял жертву!

Не о чем больше беспокоиться!!

Ай-ай-ала-лай!!! Тррай-трра-лалай!!!

Ай-ай-ала-ааа…

Тррай-трра-ла-лаа…

Тр-р-р-р-р!!!

Короткий сухой треск ворвался в веселый гомон и оборвал его, словно горошины грома раскатились по выжженной земле.

На валуне, где изнывала еще под лучами солнца липкая кровь жертвенного нуула, стоял, подбоченясь, хмурый молодой парень, одетый, как положено быть одетым тому, кто служит в войске Подпирающего Высь. Не обращая внимания ни на кого в отдельности, стоял он, с небрежной лихостью держа в левой руке громкую палку, и над круглым дуплом в торце ее медленно курился дымок.

Стихли шутки и смех. Люди замерли, встревоженными глазами глядя на разрушителя веселья. Спустя несколько мгновений лысоватый низкорослый старик, близоруко щурясь, выбрался из толпы.

– Я рад видеть тебя здесь, Вииллу, сын моего двоюродного брата. Мы, люди из Верхнего Кшарти, помним тебя и гордимся тобой. Слухи о твоей верной службе Подпирающему Высь доходят до наших равнин. Если тебя отпустили на побывку, это хорошо; то, что ты успел к празднику, это очень хорошо; но почему твое оружие говорит сегодня на берегу Кшаа?

– Молчи, – сухо перебил его Вииллу и, полуобернувшись, указал вдаль, туда, где стояли незаметно пришедшие люди. Много людей. Никак не менее пяти, а то и шести десятков. – Видишь? Это М'буула М'Матади. С ним – Инжинго Нгора, Истинно Верные, поклявшиеся исполнить волю Тха-Онгуа и прогнать с нашей земли тех, кто называет себя Могучими. Мы пришли в Кшантунгу!

Короткий сухой треск вторично вспорол знойный воздух.

– Склоните головы перед М'буулой М'Матади!

Спустя краткое время колонна пришедших двинулась к берегу. Впереди на большом грязно-белом ооле – высокий всадник. А у ноги его, на коротком поводке, подфыркивая и отплевываясь…

(– Ох-х! – всхлипнула толпа.)

…бежал Могучий…

(– Ай-яй! – взвизгнула толпа.)

…самый настоящий Могучий, светлоглазый, носатый и пепельноволосый!

А пока люди ошеломленно круглили глаза, не умея осознать увиденное, человек на ооле приблизился к ним почти вплотную, и люди Кшантунгу, узрев лицо всадника, изумились вдвойне.

И более всех – почтенный староста, Око Подпирающего Высь.

Сына старшей сестры своей видел он всяким. Пребывая в ничтожестве, глядел Ваяка почтительно, тупил долу темные очи. Возвысившись до Левой Руки властителя Нгандвани, надменно кривил губы Канги Вайака, Ливень-в-Лицо, проходя мимо сородичей и брезгуя принять корзинку со скромными дарами к Дню Сотворения. И все это было понятно. А ныне – нездешним суровым огнем пламенели широко раскрытые глаза, и жесткая улыбка на устах казалась вовсе не надменной, но и обращена была не к людям, а к кому-то невидимому, стоящему в отдалении от всех…

Но все-таки это был он, предатель, оскорбивший Могучих!

– Убей его! – стряхнув оцепенение, приказал Око Подпирающего Высь стражу, стоящему рядом, и тот, хотя и бледный до синевы, не смея ослушаться, вскинул громкую палку.

Сухой щелчок, словно ветка треснула в костре.

И никакого быстрого грома.

– Попробуй еще раз! – спокойно и звучно повелел всадник.

Стражник ловил ртом жару, словно рыба, выпрыгнувшая на берег. Руки его тряслись, и громкая палка по-лягушечьи прыгала, отбрасывая яркие лучики.

– Ну же! – повысил голос тот, кто восседал на ооле.

Взвизгнув, стражник выстрелил снова.

Сухой щелчок.

И опять – сухой щелчок.

– Довольно, – усмехнулся всадник, отводя взгляд от синеющего лица несчастного юноши. – А теперь… – голос его еще более окреп, – слушайте меня, люди нгандва, дети Тха-Онгуа!

– Тха-арр-раа! – скорее по привычке, нежели осознавая смысл слов, откликнулась толпа.

– Тот, кто по праву назван Творцом, всесилен и милостив, но лик его обращен лишь к Истинно Верным. К тем, кто любит его одного, и не ради суетных благ, но ради его самого…

– Тха-арр-ррааа!! – уже гораздо громче отозвалась толпа.

– …и к тем, кто сумел отринуть ложь и знает, как надо жить во имя Тха-Онгуа, что делать и за что воевать…

Всадник сделал паузу. Полная, невероятная тишина облепила берега Кшаа; опять стали слышны слабенькие шорохи осыпающихся камешков и невнятное бормотание полувысохшей речки, и, держась за бешено колотящееся сердце, почтенный староста понял, что он все же ошибся: этот человек на белом ооле хоть и безмерно похож, но никак не может быть сыном его, старосты, старшей сестры, ибо никогда, никогда, никогда парень Ваяка не умел так говорить…

– Ложь лукава, а доверчивость – спутница греха. Но сама по себе она не есть грех, и я не вправе упрекать вас, доверчивых. Ибо разве не был я одним из вас, таким же грешником, как вы?!

Голос всадника зазвенел и возвысился до небес.