Сельва умеет ждать

Но ведь тогда они должны знать и то, что маленький Лягушонок ни в чем не виноват. Он просто не хотел всю жизнь рыбарить на болотах. Он уже был Ква-Икринкой и ходил с удочкой, потом Кваком-Головастиком — и бил двузубой острогой донных усачей. А скоро Квакка-Лягушонок, умеющий ставить перемет, выучится таскать сеть, станет Юрким Лягухом – на веки вечные, до самой смерти, и не бывать ему ни Бакланом, ни даже Селезнем, а уж тем более не носить гордого имени, придуманного некогда бабушкой и сладко звучащего в снах: Громокипящий Кергуду.

Не может быть, чтобы это было правильно.

Вот почему, когда Брекка, старший брат, сказал отцу, что уходит в Дгахойемаро, где станет воином самого дгеббемвами, который раньше звался Дгобози, а нынче взял имя Ккепе Лю т'Та, Багряный Вихрь, печень Лягушонка дрогнула. Пусть он младше Брекки на три с половиной весны, но ничем не хуже! И взрослые двали, пришедшие из самого Дгахойемаро собирать ватажку болотников, осадили друзей Брекки, поднявших было на смех малыша Квакку: для храброго нет запретов, сказали они, пусть идет с нами; если он докажет, что готов отвергать ложные табу, как положено истинному дгеббе, Багряный Вихрь примет его в воины наравне со старшими.

И он вел себя храбро, достойно, как подобает воину. Он один одолел двух вражеских стражей, и не беда, что не силой, а хитростью: хитрость на тропе войны – не подлость, а доблесть! А женщин он совсем не трогал, и даже когда старшие в награду за доблесть дали ему нож, он крепко-крепко зажмурил глаза и ударил только тогда, когда Брекка начал дразниться! И потом, он никак не мог убить ту старуху… как же можно убить с закрытыми глазами?.. но все равно, когда в лицо плеснуло теплым, брат сразу перестал насмехаться, хотя Лягушонка вырвало прямо Брекке под ноги…

Теперь Квакка не рыбарь, а воин, ничем не хуже Убийцы Леопардов, только гораздо меньше, иначе большие двали из Дгахойемаро не наградили бы его красивым ожерельем, которому наверняка обрадуется бабушка!

За что же убивать малыша Квакку, который ни в чем не виноват?!

Пусть отвечают старшие. Ведь это они сманили Лягушонка из дому и подослали его к стражам, и ножик ему дали тоже они. А потом еще и бросили. Одного. В лесу. Маленького, беззащитного. Нельзя так делать! Запрещено оставлять в беде товарища; великое, непростимое дгеббузи…

Жесткие пальцы Н'харо сжались, словно челюсти зеленого крокке.

Лягушонок жалобно вспискнул.

Убийца Леопардов – колдун! Он читает его мысли. Нет, уже прочел и сейчас, прямо на ходу, придумывает страшные пытки!

– Шью шьякки, – вполголоса выругался сержант.

Он совсем не хотел причинять мальчугану боль; бедолаге и так здорово досталось. Тонкий сучок, впившись в подошву, на миг заставил забыть, как нежно и хрупко детское тело…

– Дду ддаге?[39]

Молчит. Все время молчит. Немудрено. То, что видел он, способно ослепить разум даже взрослому и опытному, даже последним охотникам за головами, которые еще живы, но, к счастью, слишком дряхлы, чтобы, оторвав морщинистые зады, выходить в сельву. Скорее бы Кхарьяйри! Там лекари, жрецы, они помогут, подлечат… но все равно никогда уже не забыть мальчонке эту ночь…

Да что мальчонка! Сам Н'харо, повидавший многое, с трудом сумел сохранить подобие невозмутимости, глядя на останки Лесных Сестер и тех несчастных, что на беду свою именно в этот недобрый час оказались в Обители. Как Ваарг-Таанга, Владычица Мрака, допустила такое? Она ведь тоже женщина! Какой носитель иолда мог решиться на то, за что ответит и сам, и семью семь поколений его ни в чем не повинных потомков?!

Слава Творцу, среди мертвых не оказалось Вождя. Но кощунство не стало от этого меньшим. Ночные нелюди никак не могли знать, что Гдламини там. Стало быть, их целью была не Вождь, а Обитель.

Непостижимо. Лесные Сестры священны и неприкосновенны. Их знания, их искусные руки нужны всем. И горным дгаа, и межземным, и пахарям нгандва с равнин, и синим людям будуи, обитателям жгучих песков, которых вообще-то нет, потому что человек не может быть синим, но, с другой стороны, на все воля Тха-Онгуа… Даже пришельцы-мохнорылые, по слухам, устроенные не совсем так, как прочие, приходили сюда, оказавшись в беде. И никто не ушел без помощи. Любое женское горе умели прогнать Лесные Сестры; бесплодные чрева тут становились плодоносящими, трещины в семейных очагах зарастали. Как? Это тайна женщин. Из носящих иолд путь в Обитель открыт лишь малышам, да и то не всем. Н'харо мать приносила сюда, когда будущий Убийца Леопардов – трудно в такое поверить! – прозывался Глистенком, и отец брюзжал днем и ночью, упрекая жену, принесшую в дом не умеющего ни жить, ни умереть заморыша…

А теперь он бежит по тропе и спиной чувствует ужас урюков, несущих тяжелые носилки с телом Главной Сестры. Она была родом из Кхарьяйри, и вот она возвращается домой. Других Сестер заберут в другие поселки, и сородичи, оплакав, проводят их на Темную Тропу.

Мозолистые ступни четко и ровно бьют мягкую тропу.

Дыхание размеренно. Мысли сбивчивы.