— Не только в наших условиях, а вообще у человека должно быть свое увлечение, — с доверительной откровенностью согласился Василий. — Я, например, увлекаюсь хирургией и люблю ее.
— А как же не любить то, что дает хлеб насущный! — воскликнул Борис Михайлович. — Но пойми, дружище, не единым хлебом жив человек. Человеку дано больше, чем его специальность. Я, например, знаю врачей, которые увлекаются музыкой, живописью. Занимаются, конечно, любительски, однако находят в этом какой-то отдых, какое-то, если можно так выразиться, эстетическое наслаждение. Знаменитый академик Филатов даже на склоне лет ходил на этюды, и его картины до сих пор висят в каждой палате Одесской глазной клиники. Но все-таки у каждого человека есть главное. Я, дружище, тоже обожаю свою специальность, но условия, чтоб им пусто было, не дают развернуться. Ведь что нужно для успешной работы современного врача? Все достижения сегодняшней медицинской науки. Да, да, Василий, не смотри так иронически, — именно все достижения! Помнишь, как говорил добрейший профессор Казанский: «Без рентгеновского обследования врач слеп, без лабораторных данных — безоружен». А сколько сейчас изобретено новейших аппаратов! Мы видим их в сельских больницах? Нет, не видим. Возьмем для сравнения какого-нибудь среднего врача московской клиники: в его распоряжении и лаборатории, и диагностические кабинеты, и новейшая аппаратура, к его услугам консультации медицинских светил. А у нас, в сельской больнице, что? Какими средствами распознавать болезни? Наше оружие, к сожалению, допотопная трубочка стетоскоп…
Василий горячо возразил словоохотливому собеседнику:
— Между прочим, Сергей Петрович Боткин прекрасно распознавал болезни при помощи одного только стетоскопа.
— Значит, долой все новое и да здравствует деревянная трубочка?
— Нет, да здравствует все новое: и новая аппаратура, и новые методы исследования больного, но если их нет, врач обязан хорошо владеть старыми методами диагностики.
— Эге, друг мой, вижу, чувствую, узнаю — зерна профессора Казанского дают всходы в твоей головушке, — рассмеялся Борис Михайлович, а потом серьезным тоном добавил: — Можешь быть уверен, этим всходам будут здесь созданы самые благоприятные условия, операционная в твоем распоряжении и можешь резать, сколько твоей душеньке захочется.
— Спасибо. Но знаешь, как говорили старые врачи: «Благодеяния хирурга могут создаваться не только теми операциями, которые он делает, но и теми, от которых он отказывается», — ответил Василий.
— Да, да, умно говорили старики, — согласился Борис Михайлович и после небольшой паузы продолжал:
— Все-таки тебе, Василий, чертовски повезло — два года пробыл в ординатуре, а мне пришлось со студенческой скамьи да в больничное пекло.
— Но ты, насколько мне известно, первое время работал в городской больнице и почему-то ушел оттуда.
— Вот, вот, Василий Сергеевич, спросите, почему ушел и меня увез в деревенскую глушь, — вмешалась Лариса Федоровна.
— Видишь ли, друг мой, — отвечал Василию Борис Михайлович, — не мот я остаться в стороне, когда на укрепление сельского звена двинулась тридцатитысячная армия рабочих, инженеров, партийных работников, когда молодежь штурмовала целину. Не мог усидеть в городе, когда сельским больницам нужны были врачи. Совесть не позволила.
— Вот и попробуйте, Василий Сергеевич, после этого доказать ему, что жене скучно здесь, — улыбаясь, говорила Лариса Федоровна. — И у вас, наверное, такое же объяснение отъезда в село? — поинтересовалась она.
— Нет, меня вызвали и направили, — ответил Донцов.
Провожая гостя до калитки, Лариса Федоровна говорила:
— Мы всегда будем рады встретить вас. Не забывайте наш дом.
Проходя мимо больницы, Василий заметил свет в окнах амбулатории и решил заглянуть туда.
Дежурная сестра Юлия Галкина, поджав ноги, сидела на кушетке и читала какую-то книгу. Увидев доктора, сестра быстро встала, поправила сбившуюся косынку на голове и выжидательно смотрела на Василия Сергеевича.
«Зачем он пришел? Может быть, просто решил навестить меня», — подумала она, и от этой мысли сердце неожиданно вздрогнуло в груди.
— Как дела, Юля? — спросил доктор, впервые назвав Галкину по имени.
— Все в порядке, Василий Сергеевич, — бойко ответила сестра, незаметно прикрывая газетой книгу. Кто знает, как отнесется этот новый доктор к ее чтению во время дежурства.
Василий, конечно, заметил, как медсестра неумело прятала книгу, но промолчал. В институтской клинике, бывало, профессор Казанский за подобное времяпрепровождение строго взыскивал. Василий понимал: клиника одно дело, а сельская больница — другое, здесь стационарных больных раз, два и обчелся, и поневоле дежурным сестрам ничего не остается, как почитывать романчики…
— Вызовы были?
— Нет, Василий Сергеевич, — быстро отвечала Юлия, и вдруг стушевалась, тихо добавила: — То есть, простите, приходил мальчик от Кудряшевых. У бабки был приступ.
— Приступ? Какой именно? — встревожился доктор.
— Не знаю.
— Как? Был приступ, и вы не знаете, какого характера? — удивленно спросил он. — Когда приходил мальчик?