Секреты крылатых слов и выражений [СИ]

В девятнадцатом веке, чадолюбивые мамаши испытывали новых знакомцев своих детей несколько иначе. Называлось это «ловлей на ять». Дело в том, что помимо основных пятнадцати правил использования этой 32-й буквы, существовала ещё добрая сотня слов, которые интеллигентный человек должен был выучить наизусть. (Как любил говаривать философ и филолог Николай Иванович Греч: «ЯТЬ — знак отличия грамотных от неграмотных».)

Итак, дама принималась деланно шумно искать очки, охать, сетовать на ослабшее зрение, а затем, просила гостя помочь ей написать список продуктов для кухарки. А в нём помимо обычных «гусей–судаков» обязательно присутствовали «хлеб», «редька» и «хрен». Поставил в них «Ять», значит, «наш» мальчик. Не поставил, ступай прочь…

НЕВЗИРАЯ НА ЛИЦА

Есть у меня раздражающая особенность, не запоминать человека в лицо. Со временем, конечно, его физиономия отпечатается в памяти и я, что называется, узнаю его «из тысяч лиц». Но, вот первые две–три встречи, увы. Именно поэтому друзья никогда не обращаются ко мне с вопросом, — «А, вон, посмотри, не узнаёшь?». Не узнаю…

Конечно, если у Вас нет глаза и на лице чёрная повязка, я этого не забуду. Но, приди Вы в следующий раз с повязкой другого цвета или в тёмных очках — засомневаюсь.

У кого–то я прочитал, что подобное свойственно людям, занятых самолюбованием. Однако, не запоминая лиц, в моей памяти остаются походка, рост, запах, цвет волос, мельчайшие детали одежды и многое другое.

Не дай Бог мне когда–нибудь стать свидетелем преступления. Ни один следователь не поверит, что столкнувшись с преступником нос к носу, я не могу составить его фоторобот. Наверняка, примут за сообщника…

НЕ В СВОЕЙ ТАРЕЛКЕ

В старые–добрые времена, князем на Руси мог стать каждый, умело владеющий мечом, собравший ватагу друзей и растолковавший местным жителям, кто здесь «силу имати». Надо отметить, что князь зачастую месяцами не наведывался в свой терем, ибо жил в седле, а ночевал в поле. Отсюда, соответственно, и простота нравов, и неприхотливость в быту. Зажарят ратники в походе быка, каждый ножом себе ломоть отрежет. Тут не до столов, стульев, приборов. Однако, отметить победу или справить тризну — дело святое и нечастое. Стелется на траву–мураву холщовое полотнище, уставляется бочонками с брагой и туесами с ягодами. На листья лопуха выкладываются запеченные порося, дичь и солонинка. Рассаживаются ратники…

Вот тут–то и прервёмся. Наверняка, каждый из нас, хоть раз, да побывал на пикнике. Помните, каково это? Сесть, вытянув ноги вперёд, никак нельзя. Лёжа на животе, неудобно. Единственное, что остаётся, питаться, лёжа на боку. Однако, при большом числе едоков, и подобная позиция исключается.

Наши предки сумели решить эту проблему. Широкий, двуручный меч («тар») под углом вгонялся в землю и с усилием проворачивался по кругу, вырезая подобие воронки. Так делалось несколько раз, пока углубление не могло вместить в себя седалище дружинника. Затем, образовавшаяся воронка («тарель») накрывалась плащом и туда, скрестив ноги, усаживался пирующий. Итак, вдоль импровизированного стола, выкапывалось необходимое число «тарелей», в которых и размещались воины.

Не секрет, что самое удобное углубление вырезалось для князя. По праву и по леву руку — для ближайших друзей. Дальше, по старшинству и заслугам. Сами понимаете, севший НЕ В СВОЮ «ТАРЕЛЬ», награждался пинком и изгонялся.

НЕ ВЫТАНЦОВЫВАЕТСЯ

Жили–были дед с бабкой. Была у них внучка Машенька.

Пошла она как–то раз с подружками в лес по грибы. Только собрала лукошко лисичек, глядит, а на краю опушки подосиновики стоят. Высыпала Машенька лисички и бегом туда. Только нарвала подосиновиков, видит, во мху — боровики. Девочка за ними. Так, шаг за шагом, забралась она в самую чащу. Стоят сосны, свет белый закрывают. И ни дороги проезжей, ни тропиночки знакомой. Заметалась Машенька, зааукала, да куда там. Молчит суровый лес, тонет во мхах и лишайниках слабый девичий крик.

Делать нечего, пошла она, куда глаза глядят, а к вечеру добрела до избушки.

Взошла Машенька на крыльцо, отворила дверь, заглянула внутрь.

А там, за широким столом сидит Медведь!

— Попалась, красавица — говорит. — Теперь никуда тебя не отпущу. Будешь здесь жить, обеды мне готовить.

Заплакала Машенька, да делать нечего. Пришлось ей рукава засучить и к плите встать.

Отныне, приволочёт Медведь коровью тушу, а девочка её разделает. Из огузка с «сахарной» костью бульон сварит, из голяшки студень, филей — пожарит, грудинку — потушит, из оковалка котлет навертит, из кишок — сосисок.

Живёт Медведь, не нарадуется. Погреб от солонины ломится, на чердаке окорока развешены, на полах шкуры расстелены. И в избушке такой дух от гречки с мозгами, что слюнки сами текут. Раздобрел Бурый. Лежит на лавке, маленькие глазки счастьем светятся, смотрит, как девочка на колоде мясо рубит.

— Машенька, — сипит, — радость моя. Осветила ты мою одинокую жизнь. Проси теперь, что хочешь.

— Отпусти меня, дяденька Медведь, — отложила та топор, — на день домой. Бабушке с дедушкой гостинцев отнести.