— Я тоже слегка как-то странно себя чувствую, — признался он. — Может, это все-таки была не такая хорошая идея.
— Это была хорошая идея, — поспешила возразить она. — Мы хотели побыть вдвоем, и вот мы вдвоем.
Уже сгущались сумерки, когда они вернулись в номер. Они обошли вокруг Кенсингтон-Гарденс, выпили по паре стаканчиков, съели ланч в Квинсвей и сфотографировались в студии рядом с гостиницей. Выпивка рассеяла беспокойство Адель, и на улице было так холодно, что они не могли дождаться, когда вернутся в номер.
Пока они гуляли, камин был включен, и сейчас в комнате стало по-настоящему тепло. Майкл задвигал занавески, в это время Адель быстро сняла пальто, шляпу и туфли, метнулась к кровати и прыгнула на нее. Когда кровать зловеще скрипнула, она рассмеялась и села.
— Как ты думаешь, здесь есть еще такие, как мы? — спросила она.
Майкл расстегнул китель и снял его.
— Ты имеешь в виду — такие невероятно умные, фантастически красивые и безнадежно влюбленные?
— А что, мы такие? — спросила Адель.
— Даже больше, — сказал он, опускаясь на кровать рядом с ней. — Держу пари, каждый, кто проходит мимо нас на улице, оглядывается, чтобы посмотреть нам вслед.
Адель откинулась назад и легла. На ней было темно-розовое шерстяное платье, которое бабушка связала ей на Рождество в том году, когда она ушла из Хэррингтон-хаус. Сейчас оно уже было не новым, но в платье такого покроя она была очень элегантной и оно так подчеркивало формы, что она чувствовала, что никогда не расстанется с ним.
Майкл наклонился над ней и начал вынимать шпильки из ее волос.
— Твои волосы как времена года, — сказал он, пробежав по ним пальцами. — Светлые прядки — это лето, красновато-золотые — осень, а вот еще каштановые, с легким золотистым блеском. Как только мы поженимся, я хочу, чтобы ты все время носила их распущенными.
— Они для этого слишком длинные и прямые, — смущенно сказала она. — Они мне доходят до самого пояса.
— Еще лучше, — сказал он, погружаясь лицом в ее волосы. — Одна мысль о твоих волосах, которые падают на твои обнаженные плечи, меня возбуждает.
Адель хихикнула.
— Я слышала, мужчин возбуждают грудь и ноги, но про волосы не слышала никогда.
— Я именно твои волосы помню лучше всего, какими они были в первый день нашей встречи, — сказал он. — Они все были такие дикие и спутанные ветром. Я все время о них думал, когда вернулся в школу.
— Наверное, я в тот день выглядела как нищенка, — сказала она с укором. — На мне были те ужасные брюки и старый бабушкин джемпер. Не представляю, почему ты не проехал мимо.
— Ты выглядела как одно целое с этими болотами, — рассмеялся он. — Такая же естественная, как растения и птицы. Я думаю, я влюбился в тебя в тот день, я точно знал, что ты станешь важной частью моей жизни. А для тебя это тоже так было?
— Думаю, что да, — сказала она задумчиво, вспоминая, какой счастливой была в тот вечер, после того как они расстались. Встреча с Майклом произошла в такой момент ее жизни, когда она наконец начала понимать, что чего-то стоит. — Ты был первым мальчиком, с которым я, по сути, вообще разговаривала, в тебе было что-то такое спокойное и правильное. Конечно, я не пыталась искать в этом большего, ты же был джентльменом и все такое.
— Мне бы хотелось, чтобы ты перестала думать о себе как о каком-то втором сорте, — сказал он с упреком, глядя прямо ей в глаза. — Твоя бабушка абсолютно такая же леди, как моя мать, несмотря на то что она освежевывает кроликов и носит мужскую одежду. И ты тоже такая, в тебе есть что-то почти королевское. Кем бы ни был твой отец, я знаю, что нас, вероятно, вытащили из верхнего ящика.
— Иногда у меня возникает желание увидеть мать, — задумчиво произнесла Адель. — Столько тайн, в которых я хотела бы разобраться, включая то, кто мой отец. Каждый день в палатах я вижу целые семьи, которые раскрывают свои настоящие чувства, когда кто-нибудь из них болен или даже умирает. Но люди не должны ждать, пока настанет кризис, прежде чем простить друг друга или просто сказать, что у них на уме.
— Ты готова простить мать? — спросил Майкл. — Или ты просто хочешь рассказать ей, что о ней думаешь?
— Возможно, я смогу простить, если получу какое-то разумное объяснение того, почему она так отвратительно со мной обращалась, — сказала в раздумьях Адель. — И я, безусловно, не хочу провести всю жизнь в горькой обиде на нее, как бабушка.
Майкл облокотился на кровать и посмотрел на Адель. Он знал, что она сама не представляет, насколько красива, как внешне, так и внутренне. Ее кожа была как персик, светлая, как у ребенка, глаза необычного зелено-коричневого цвета, с густыми, длинными темными ресницами. Но больше, чем ее внешность, его трогало ее умение сострадать. Она принимала близко к сердцу каждого из пациентов в своей палате, слушала их рассказы и пыталась помочь, как могла. Он знал, что и не в свое дежурство она часто навещала пациентов, к которым никто не приходил, и приносила им фрукты, сладости и журналы. На ее плече плакались и все медсестры в общежитии — все шли к ней со своими проблемами.