Секира и меч

Не пошел Глеб далеко в лес, на опушке затаился: лег в можжевеловых кустах и пролежал до вечера… Слушал, как в Сельце лают собаки. Едва стемнело, поднялся по склону холма к часовне, отыскал среди старых провалившихся могил две свежие – могилы родителей, сел между ними на влажную холодную землю, обхватил голову руками и замер. Сидел так Глеб долго: без слез, без горьких сетований, без клятв. Ясная была ночь, теплая…

Далеко в лесу крикнула ночная птица, ветерок прошелестел в кронах деревьев; на одной из могил с глухим стуком повалился на землю подгнивший крест.

Глеб вздрогнул. Поднял голову. Несказанно удивился, увидев перед собой могучего старца в белых одеяниях.

– Скорбишь?.. – спросил старец, стоя над ним. Глеб не ответил. В неверном свете звезд и месяца пытался рассмотреть лицо старика. Глебу чудилось, что это отец. В нем лишь изменилось что-то… Что? Прошел через смерть… Те же глаза, глядящие из запавших глазниц, тот же крупноватый тонкий нос, тот же крепкий подбородок. Только лицо это – лицо еще более старого человека. И блестящее, будто отлитое из воска. Голос глухой – как из бочки. Или… из могилы.

Дух отца?..

Глеб посмотрел на могилы, потом на старца:

– Кто ты? Ты мой отец? Старец кивнул: – Я тот, кто в начале. И тот, кто в конце. Я отец твой. И я же твой сын. Я – твоя дорога. Кому, как не мне, знать конец твоего пути. Он здесь, у ног моих…

– Не мучь меня загадками, отец, – просил Глеб. – Скажи, кто убийца?

Старик качнулся, будто он был молодым тополем и в него внезапно ударил порыв ветра:

– Спроси у Мстислава… Спроси у Святополка… Спроси у Корнила…

– Они убили?

– У людей их спроси…

– Я спрошу у них, отец, спрошу, – взволновался Глеб. – Но скажи, кто-нибудь видел, как они…

Старик глядел ему в глаза, а заглядывал будто в сердце, – такой у него был всевидящий, невероятно мудрый взгляд.

Старик кивнул:

– Видели, конечно, как они… Ласточка пролетала – видела. Мне рассказала… Ветерок веял – донес до слуха моего стон… Земля, принявшая кровь, о многом мне поведала…

Глеб смотрел на старца изумленно, шепнул себе:

– Очень странные речи…

Но старец услышал его, сказал:

– Не речи странные – худые странные дела творятся под солнцем… Однако все солнце видит. Так много видело оно, что уже ничему не удивляется и все знает наперед. И я вместе с ним.

Глеб поднялся:

– Где убийц искать, скажи, если все знаешь наперед? Куда идти?

– Иди по дороге! – повел рукой старик. – Дорога приведет Воина туда, куда он хочет.

– Так просто?- Что может быть проще возмездия? – кивнул старец и шагнул в сторону.

– Подожди! – метнулся к нему Глеб. – Дай обниму тебя на прощание – моего отца, моего сына…

– Обними… – старец зашел за березу.

Глеб устремился за ним, обошел вокруг березы и… не нашел старца.

– Что за наваждение! – поразился Глеб. – Только что ведь здесь был. И некуда ему спрятаться.

Глеб потрогал ствол березы:

– Он был, так же плотен, как это дерево. А исчез, растворился в воздухе, подобно струйке дыма…

Тут в молодой листве березы зашумел ветер. И тот же ветер подтолкнул Глеба в спину.

– Я иду! – сказал Глеб и оглянулся. – Пусть трепещут те, кто поднял руку на моих стариков.

Вскинув на плечо боевой топор, Глеб спустился с холма. Ветер, мягкий и теплый, все подталкивал его в спину. Когда Глеб ступил на дорогу, ведущую к Гривне – городку молодого князя Мстислава, ветер стих.

Целую ночь шел Глеб но дороге. Раздумывал над тем, кого первого спросить о родителях своих. И как спросить?.. Многие знают его, Глеба, в лицо, ведь он, хоть и прячется в лесах, а человек известный в черниговских землях. И коли к убийству кто причастен, правду не скажет.

Уже развиднелось, уже запели в утренней тиши птицы, а Глеб еще не придумал, с кого начать и что спрашивать. И решил положиться на случай – на кого выведет, с того и начать. Вывел лее его ветер на эту дорогу…

Дорогу до Гривны Глеб знал хорошо. Сколько раз по ней хаживал и на коне езживал!… Идти оставялось немного: за бором будет дубрава, за дубравой – речка, брод; за бродом еще дубрава, а там уж и стены Гривны видны.

Но входить в городок усталым Глебу не хотелось. Нужно было хотя бы до солнца немного отдохнуть. И Глеб свернул с дороги и углубился в лес берегом ручья.

Он залег под высокой разлапистой елью, как залегают волки, поджидающие добычу. Чуть в стороне журчал ручей, но не глушил звуки, – Глеб услышит всякого, кто пройдет мимо…

Подложив себе под голову кулак, Глеб закрыл глаза… Сон его будет чуткий; сон его будет – как паутина, раскинувшаяся над тропой…

Тихо журчал ручей, напевал свою вечную песню, перемывал камешки, ласкал бережки. О чем-то мог рассказать тому, кто знал его язык… Временами дремлющему Глебу казалось, что он начинает понимать этот древний язык. Ручей говорил сейчас двумя или даже тремя голосами. Что-то невнятное. Что-то злое… и насмешливое. Совсем как будто не похожее на невинное журчание, на ласковую песнь.

Глеб открыл глаза, повернул голову. Голоса раздавались из-за ручья. И злой смех…