Секира и меч

Князь и Святополк смотрели во все глаза. Киевлянин даже у себя в Киеве, что на перепутье всех дорог, не видел такой диковины.

Кто-то из смельчаков протянул к мешку копье вперед древком и хотел толкнуть, но в это мгновение мешок распахнулся и все увидели сидящего на корточках и обнимающего секиру Глеба…

— А-ах!.. — пронеслось над толпой.

— Оборотень! — взвизгнули в стороне.

— Это Глеб! — прогремел какой-то завзятый храбрец.

Князь Мстислав, что стоял еще рядом с туром, выхватил у какого-то воина меч и неуверенной рукой пытался нанести удар Глебу. Но тот отбил меч секирой и, поднявшись во весь рост, засмеялся.

Дружинники, стоявшие вокруг повозки, так и отпрянули. Глеб махнул своей страшной секирой; и она загудела заунывно, приводя малодушных в трепет.

Пока самые храбрые обнажали мечи, Глеб бросился на князя. А Мстислав уже бежал вверх по ступенькам крыльца. Всего какой-нибудь пяди не достала до князя секира — просвистела грозно за спиной. Святополк, безоружный, кинулся бежать за Мстиславом. Воины, сгрудившись плечом к плечу, вмиг ощерились клинками.

Глеб ударил секирой по клинкам, и те зло зазвенели.

Рябой метнул сзади копье. Но Глеб был настороже и вовремя увернулся.

Копье глубоко вонзилось в резное крыльцо… Волк и Щелкун, взобравшись на тушу, уже скрестили с кем-то мечи.

Глеб вскинул секиру над головой и крикнул воинам, замершим перед ним стеной:

— Не защищайте бесчестных! Пустите меня в палаты…

Старый дружинник сказал:

— Почем нам знать, кто честен, а кто нет! Мы служим тому, кто нам платит.

— У меня с бесчестными свои счеты. Не мешайте!

Дружинник сказал:

— Мы тоже кое о чем хотели тебя спросить. Ведь ты убил наших побратимов.

— Будь по-вашему! — кивнул Глеб. — Беда упрямых в их упрямстве.

Он так внезапно и быстро махнул секирой, что старый дружинник не успел отклониться и в следующее мгновение ткнулся в землю рассеченным лбом.

Воины бросились на Глеба со всех сторон. Но он, крепко упершись ногами, повел вокруг себя секирой. Сталь ее была крепка, и некоторые клинки не выдерживали удара — обламывались.

Воины крикнули:

— Несите копья! Мечом его не взять.

Двое побежали за копьями, но Волк и Щелкун догнали их. И они сразились на пороге оружейной. Хотя Волку и Щелкуну не часто доводилось держать в руках меч, они управлялись с этим оружием ловко. Они были быстры и расчетливы, и у них не было пути назад, ибо кто-то запер ворота.

Они убили тех двоих человек на пороге оружейной. Но с десяток рассвирепевших дружинников уже бежали к ним.

Тем временем Глеб пытался пробиться в палаты. Однако множество воинов с мечами в руках и челядинов, вооруженных чем попало, удерживали крыльцо.

Глеб ударял секирой в самую гущу этой толпы, но все реже ему удавалось хоть кого-нибудь ранить, ибо в руках воинов появились щиты. Почувствовав свои силы и неуязвимость, дружинники сами стали нападать. От растерянности, что царила среди них вначале, не осталось и следа.

— Никакой он не оборотень! — кричали воины друг другу. — Глеб лишь ловко провел нас! А мы едва не попались…

Другие отвечали:

— Хороши бы мы были, кабы бежали всей дружиной!

Собравшись с силами, воины надавили на Глеба. Но тот, сделав вид, что хочет ударить им в грудь, неожиданно ударил по ногам, которые оказались незащищены щитами.

Крики раненых огласили двор, брызнула на ступеньки кровь.

Дружинники приостановились в замешательстве. А Глебу только того и надо было. С новой силой он ударил по щитам. Из-под секиры посыпались искры. Передние дружинники повалились на задних, но продолжали отчаянно размахивать мечами.

Тогда Глеб оглянулся, отступил к повозке и двумя могучими ударами секиры отсек туру голову.

Глеб поднял турью голову над собой и с силой швырнул ее — тяжелую, увенчанную толстыми рогами, — в дружинников, поднимающихся на крыльце. Голова тура вломилась в самую гущу воинов. Послышались крики, треск ломающихся щитов… Неслись стоны и брань.

А Глеб взбегал уже по ступенькам, разя секирой направо и налево. Кровь ручьем стекала по крыльцу. Горестные мольбы умирающих заглушались новыми воплями. Ударяла и ударяла злая секира. Звенели мечи, трещали щиты, скрежетали доспехи…

— В нем нечеловеческая сила! — весьма перетрусил Рябой. — Я говорю: он оборотень.

Видя такое дело, многие воины засомневались, удастся ли им удержать крыльцо. А Глеб все проламывался в их ряды и сокрушал головы новых несчастных. Словно тростинки, он переламывал крепкие мечи. Бил без разбору: в грудь, в щит, по рукам, в спину… Глеб опять поднимал ужасную окровавленную турью голову…

И тогда дружинники дрогнули и решили уйти под прикрытие крепких каменных стен палат. Они побежали по крыльцу, теряя одного за другим своих побратимов, в ужасе оглядываясь. Ворвались внутрь палат, захлопнули дубовые двери и заложили толстые железные засовы.

Глеб ударил секирой в крепкие двери, но отбил лишь небольшую щепу. Тогда он ударил в двери ногой, однако те стояли намертво.

По крыльцу, стеная и истекая кровью, ползали раненые.

Рябой из-за двери прокричал:

— Ублюдок! Убьем тебя, как собаку!..