Сейф

Виктор Павлович представил, как поднимается на пятый этаж и аккуратно заходит в канцелярию. Место святое и неприкосновенное. Тысячи страждущих желают попасть сюда со своими прошениями, жалобами, письмами, но только избранные достигают цели. Для Виктора Павловича двери в этот тихий бумажный распределитель всегда открыты. И когда он заходит, с ним почтенно здороваются, осведомляются о делах, жмут руку или делают легкий поклон. Все как положено в приличном культурном месте. Виктор Павлович подойдет к свободному специалисту, как их теперь называют, и протянет бумагу. Завяжется легкая непринужденная беседа в дружеских тонах, но как только сотрудник канцелярии вникнет в суть документа, его лицо изменится тотчас. Станет озабоченным и Виктор Павлович встретится с удивленным взглядом. Как, неужели, если можно так сказать офицер государственной службы, решил покинуть галеру, над движением которой старается каждый элемент от уборщицы до министра. Что могло способствовать такому решению? Виктор Павлович смущенно отвернется. Никакое актерское мастерство не позволит ему скрыть стыд и бушующие эмоции. Он, молча, лишь кивком попрощавшись, развернется, и быстрым строевым шагом бросится в свой кабинет, пролетит мимо кудахтующей Светы, и прикажет никого не впускать, кроме, конечно же, Министра и самого Президента. Закрывшись, он будет сидеть и ждать, когда зазвонит внутренний телефон. Это может случиться сразу же, может через час, а может даже не сегодня, а завтра или послезавтра. Зависит от того, как скоро канцелярия передаст увольнительную зам министру. Кадровые перестановки такого уровня, не вызовут у него удовольствие. Увольнение Виктора Павловича означало ряд проблем. Опять значит нужно искать достойного человека, чтобы и сам смазывался и других не забывал, опять вводить его в курс дела, опять отлаживать четкую стройную корневую систему денежного дерева, да и всей системы в целом. Вы что же Виктор Павлович решили палки в колеса механизма вставить? Стать испорченным винтиком? Сейчас, в самый трудный для страны период, когда как никогда нужны верные и покорные, политически грамотные. Это похоже на саботаж. Настоящее предательство. Верно, Вы это сделали, не подумав, сгоряча. Может, лучше как-нибудь договоримся. Возьмете отпуск, отдохнете, вернетесь с новыми силами.

Виктор Павлович подумав об этом, испытал стыд. Чувство долга перед родиной и министерством в частности, было сильным и не преодолимым. Уйти с работы – все равно, что покинуть старую жену на девятом месяце беременности ради молодой бабы. Неудобно, противно, тошно. Канцелярия наверняка поступит в соответствии с негласным распоряжением, не регистрировать увольнительные, без одобрения свыше, и документ Виктора Павловича будет брошен в корзину. Зам министр сделает вид, что ничего не видел. Поэтому если Виктор Павлович решит действовать наверняка, ему придется настоять, чтобы сотрудник канцелярии прямо при нем сделал положенную запись во входящем журнале и тогда его должны были уволить в соответствии с законом в двухнедельный срок. Но это было бы верхом неуважения ко всем элементам системы, и лишало бы Виктора Павловича некоторых полезных связей, находящихся в состоянии хрупкого баланса.

Но более всего Виктор Павлович боялся, что увольнение спровоцирует вторую встречу с Дедушкой. И тогда у Витьки Шустрого не останется другого выхода, кроме как сгореть со стыда.

– Нет, Лена. Я хотел, думал об этом, но твердо решил дотянуть до пенсии.

– Так это десять лет, – воскликнула жена. – Это как еще раз школу закончить.

– Вот и замечательно, считай, что я в первый класс пойду. Школа, это же самая золотая пора жизни.

– Особенно если ты не учишься, – вставила жена и, скинув полушубок, села рядом с мужем на стул. – Ты такой бледненький, – она положила руку на белый лоб Виктора Павловича и погладила его так, словно бы он маленькое дитя. Если бы это сделала Даша, он бы и правда, замурлыкал от удовольствия, но ласки жены вызывали противоположные чувства и Виктор Павлович остановил ее руку.

– Хватит уже, в самом деле. Я совершенно здоров. Ты лучше сходи за моими вещами. И почему, кстати, ты без бахил и в верхней одежде, – брезгливо возмутился Виктор Павлович.

– Дала на лапу охраннику пятьсот рублей, представляешь? Ради тебя. А ты меня учишь, как вещи в гардероб сдавать, да еще за своим пальто гонишь. У тебя вон у кровати над тумбочкой, что за кнопка, для молодухи той, санитарки, вот вызови, скажи, чтобы принесла вещи.

– Лентяйка, – промурлыкал Виктор Павлович и поежился в постели, – устал я, правда, потому, что нет мне ни минуты покоя. Даже сейчас, лежа тут я думаю о делах – знаешь, сколько у нас проектов не законченных, сколько всего еще предстоит сделать, чтобы экономика окрепла.

– Ой, брось ты Витя, какая экономика. Ты уже двадцать лет только об этом и говоришь, а рубль как падал, так и падает, – Лена засмеялась, но Виктор Павлович был неумолимо серьезен, ему захотелось немного поиграть, и он, приосанившись, продолжил: