Ночью, тихо ступая по скрипучим половицам древнего здания, она придет, чтобы коснуться дрожащими пальцами, выжженного проема комнаты, которая больше никогда не будет никому принадлежать в назидание другим волчатам. И даже зная, что уже слишком поздно, она смежив веки попросит Отца, укрыть и эту душу, своим темным, как ночь плащом. Он, заслужил, Тишину.»
Девушка вздрагивает, за окном занимается рассвет и первые, еще неясные, лучи дневного светила ползут по шторам, тени в углах становятся все гуще, и она улыбается в эту непроглядную тьму, словно приветствуя кого-то давно знакомого и так же давно потерянного.
«Ей восемнадцать, почти, всего месяц отделяет ее от возможности выбраться, спастись… От чего она бежит? Она не ответит, она не знает, что гонит ее прочь из дома, в холод ночных улиц, она давно уже не понимает, что ей приносит боль, кажется боль течет по венам вме6сто крови и от нее не скрыться. Тысячи мелких порезов и глубоких ран, на ногах, меж пальцев, на округлой линии бедер, ее спасение, ее надежда. В те мгновения, когда густые алые капли, смешиваются с пылью и грязью, покидая тело ей кажется, что боль хоть немного, но отступает, покидает хрупкое тело, вслед за красной жидкостью.
На лавочке, куда я привели уже ждут, поблескивая круглыми бочками большие бутылки алкоголя, извечного спутника, таких посиделок и она пьет, пьет и улыбается, привыкшая, что не способна пьянеть, привыкшая, что как бы не пошло дело, она всегда держит все под контролем. Сегодня она ошиблась…
Тело, одурманенное чем-то, засыпанным ловкой рукой в высокие сосуды не ощущается вовсе, и даже ливень не помогает, прийти в чувства. Больно. Сознание всплывает и гаснет, оставляя в голове лишь обрывки, скомканные образы. Тяжесть волос набухших от дождя, тяжелые капли, стекающие по губам, свет фар и тихие голоса, ее кто-то тормошит, спрашивает, нужна ли ей помощь.
Страх поднимается в душе, страх привлечь внимание, страх показаться слабой. Кажется, она отказывается и чьи-то руки ведут ее дальше по тёмным, мокрым улицам поселка.»
Девушка в комнате поднимается, сжимая в ладони, так и не заполнившийся словами листок. Память о муже поднимает в душе немой протест, осознание, что ей нечего сказать. Бумага, легко вспыхивает, стоит поднести ее уголок к дрожащему пламени зажигалки, и осыпается прахом по некогда белому столу, она улыбается. Тьма в темном углу улыбается, ей распахивая кроваво-красные глаза, тянет руки, предлагая ступить под защиту Тишины.
– Папа
Голос срывается, и девушка лишь безмолвно движет губами