Седьмой урок

При досмотре помещения запястья обнаружить не удалось, словно его и не было. Никто из соседей не видел его:

— Ничего не знаем, даже не слышали. Не носила. Браслетку с часами носила. Это точно. Не знаем — золотая, не знаем, нет. Возможно, золоченая. Про нее можем показать. А про запястье ничего не знаем. И вообще, у нас не говорят так — запястье.

Однако девушке-буфетчице, отпускавшей в тот памятный вечер коктейль, запястье запомнилось:

— Вот так, здесь передо мной на стойке ее рука лежала. И камни огнем сверкали. Среди тысячи рук ее руку с этим сверканьем признаю. До сих пор передо мной!

Сергей ушел со второй пары, сославшись на нездоровье. Дверь комнаты оказалась открытой, кто-то на досуге освежался сквознячком.

— Жорка! — решил Сергей и кинулся в комнату — поперек койки, утвердив ноги на спинке стула, возлежал Руслан Любовойт.

— Ты?

— Я, Сережка, я. Вот, понимаешь, вернулся в свой угол.

— Желаешь продолжить разговор?

— Брось, Сережа. Я пришел с миром.

— А как же друзья-приятели?

— Оказались заурядной сволочью. Пока мой предок был наверху…

— Ясно.

— Вот так, Сережа. А ты против меня злобы не таи. И без того знаешь…

— Ладно, черт с тобой. Не ты самое страшное.

Любовойт вскочил с койки:

— У меня сейчас все скрутилось. И эта девушка не выходит из головы. Ну, эта, из «Троянды». Что мне до нее? Тысячи происшествий каждый день, каждый час — случайная встреча. Так нет, зацепила, точно виноват перед ней. Правда, ляпнул тогда в такси, когда села в машину: голос, говорю, у вас отсырел от поцелуев! Смолчала, стерпела…

Шаркая длинноносыми туфлями, Руслан засновал по комнате.

— Ну, ляпнул, ну и что? Все мы не прочь высказаться. А теперь торчит перед глазами, разговор ее слышу…

Говорил он отрывисто, то и дело умолкая, как бы вызывая Сергея на откровенность. А Сергей едва слушал Любовойта, — мелькает человек, шевелится, заполняет угол комнаты, ну и ладно.

— И весь этот вечер и встреча не выходят из головы. Слышишь, Сережа? Взял я такси, смотрю на углу голосует какой-то босс. Остановил машину, запросился в такси. С ним женщина молоденькая, почти девочка. Да ты видел ее!

— Видел, видел… Все видели!

— Я говорю им: пожалуйста, если шофер не возражает.

Усадил он свою даму в машину, а сам остался, дверцу захлопнул. «Разве ты не со мной?» — открыла она дверцу. «У меня ще делов! — и махнул шоферу рукой: — Погоняй лошадку!» Да ты не слушаешь меня, Сережка! Я видел сегодня этого субчика в «Лаванде».

— Слышу! Теперь слышу!

Сергей заставил Любовойта рассказать все сначала, расспрашивал и переспрашивал, допытывался до мелочей:

— Что он за человек? Молодой? Моих лет? Постарше?

— Солидный. Отяжелел в житейских перегрузках.

— Поджарый такой, верткий?..

— Солидный, говорю.

— Глаза желтые, липкие…

— Да разве я мог разглядеть?

— А походка? Подпрыгивает, точно мозоли на пятках, плечами играет, смотрите, мол, Жорка идет!

— Совсем другой. Не знаю, о ком толкуешь.

— Был тут один на твоей коечке.

— Студент?

— Напротив, вполне законченное образование.

Сергей подхватил с койки пиджак Руслана:

— Вот в таком фасонном оформлении, — он франтовато расправил на себе пиджак, перекосил бедра, выпятил грудь, выпустил манжеты рубахи до самых пальцев, — не попадался такой в «Лаванде»?

Сергей повернулся на каблуках, прошелся по комнате:

— Не встречал такого?

— Совсем другой человек.

— Другой говоришь?

Сергей остановился перед Любовойтом:

— Другой?

Ждал, что еще скажет Руслан:

— Ну, что ж, значит — другой!

Внезапно наклонился к самому лицу Руслана:

— Послушай, парень, ты подал мне правильную мысль: а вдруг я встречу Жорку в «Лаванде»? Или в «Троянде»? А вдруг потянет человечка в знакомый магазин?

И уже в дверях бросил Любовойту:

— Располагайся на старом месте. Привет хозяюшке. Скоро вернусь!

У Сергея не было ни плана, ни решения, ничего, кроме уверенности в том, что встретит Жорку вот сейчас, где-то за поворотом, или на перекрестке, в улицах Новостройки, в закоулках старого города.

Навстречу тысячи лиц, бесконечный неумолчный круговорот на перепаде угасающего и зачинающегося дня; тысячи человеческих судеб, неизвестных, чужих — чужих, но близких, знаемых, как знает птица родное небо, родной простор.

Фабричные и фирменные машины — товар; распахнутые ворота заводов и фабрик — товар на-гора; товар, сгружаемый с платформы, вагонов и самолетов; выкладка товара на полках, прилавках и лотках — город завершал и зачинал новый день, создавал, строил, торговал, выбрасывал на рынок творение своих рук, свою щедрость, свой труд — уголь и нефть, цемент и шелка, убранство и сукна, красное дерево и меха.

Витрины в закатном солнце, манящая пестрота товара…

На красном полотнище лотка писчебумажная мелочь: блокноты, карандаши, открытки. И особо на лоскутке, так, чтобы и покупателю видней, и продавцу под рукой, — перочинные ножи. Не перочинные — охотничьи. С увесистыми, пластмассовыми рукоятками, удобными в обхвате, с медным упором, чтобы не соскользнула рука.

Сергей соблазнился, подхватил нож, повертел, попробовал, удобна ли рукоятка.