— А вы знаете, для чего это делается? Мне кажется, для того, чтобы скрыть свою некомпетентность. Когда люди не имеют «социальной технологии», о которой вы говорили, то есть не в состоянии реализовать никаких конкретных реформ, они пытаются втянуть все общество в эту мышиную возню. Тогда поднимается ажиотаж и все забывают в угаре, что они никуда не двигаются.
— Да. А как на это можно ответить? Как может ответить дворянин лакею: я не знаю, какую господин Жириновский принес справку, работает он в КГБ или нет. Но я вам могу принести справку из ближайшего диспансера о том, что я пью кровь христианских младенцев. Или подарить вам справку из ветеринарного пункта, что у меня есть хвост, рога и копыта. По-русски говоря, если вы такое дерьмо, что хотите втянуть меня в эту игру, то тоните в ней сами!
Причем месть здесь заключается в том, что эти люди будут сами убивать своих детей: они будут своими руками душить демократию, своими руками топить друг друга. Месть им за это онтологическое предательство национально-государственных интересов будет осуществляться их же руками. Они все сделают сами! «Все сами, сами развязали, стремясь смести, владеть страной. И только мздой, не наказаньем, пришел к ним год 37-й». Это Коржавин сказал. И далее: «Давали сами нюхать мясо тем псам, что после — рвали их».
Вот суть моих претензий к демократам. А желание только одно — это все спасти! Знаете, как ребенку говорят: «Ну не лезь ты, Петя, на балкон, упадешь ведь!» А еще, не дай Бог, по попке кого-то — человек всю жизнь будет обижаться!
Знаем мы все это! Когда есть цель, есть задачи, которые как бы выше самого себя, — тогда это все воспринимается совершенно спокойно, с холодным равнодушием и презрением.
И каждый раз, когда человек входит в эту игру, он должен понимать, ради чего он это делает. Он служит чему-то? Или сам себя потешает?
— Ну хорошо, Сергей Ервандович, мы раскритиковали демократов. Но как еще народ выберется из кризиса? Посредством чего? Диктатуры, что ли?!
— Я отвечаю вам. На каком-то общем уровне народ виноват сам не меньше, чем Ельцин и Горбачев. И именно им совершено первое онтологическое предательство — убийство отца.
— Царя, что ли?
— Сначала царя. Потом народ принес жертву в гражданской войне и искупил грех. Теперь убил все то, чему служил 70 лет. Отрекся. Ради чего? Чтобы пожрать посытнее? Будет голод! Если отрекся ради свободы — будет диктатура. Если отрекся ради Запада — будет «железный занавес». Ибо предательство не прощается.
— Это типа бумеранга что-то?
— Да, конечно. Это — возврат. Каждый, кто живет сколько-нибудь сильной духовной жизнью, понимает, что здесь на нем не все замыкается. Есть не только живые. Есть мертвые — они реально существуют в истории. Есть поколения. И что — можно их предать?
Лейтенантика, который прижимал партбилет, бежал, отстреливаясь, получив очередь в живот, глотая свою кровь и кусая свой язык? Его сын, его внук — имеют право его предать? Его кровь, его боль, его муку? Если предаст — значит, это комплекс Иуды: он сам же и повесится. Рано или поздно. Он сам это сделает или же его приятели, а не какие-то фашисты.
Народ, если он хочет добра себе, должен понять, что сейчас с его стороны должна быть принесена искупительная жертва.
— Какая?
— Жертвоприношение может быть только одно: он должен осознать свою вину и искупить ее в подвиге. Когда он сумеет совершить то чрезвычайное усилие, которым он страну, им же доведенную до края, все-таки спасет. И пока он не сотрет с себя клеймо Иуды, предателя, он ничего не добьется.
— Что касается нашей интеллигенции, то тут вопрос простой. Она же сама хотела: «Индивидуум! Индивидуум! Я! Я!» Интересный фокус: нас призывают к коллективному покаянию в духе православного корпоративизма и одновременно — зовут к западным ценностям!
Но как же это может быть?! Если я совершил это покаяние, я тем самым признал, что я — человек той, традиционной культуры, где каждый отвечает за любого и все за всех.
— Ну, эклектика — это вообще знамение нашего времени.
— Да не знамение, а шизофрения! Потому что это взаимо-противоречащие вещи! Потому что если я уже перешел в либеральную систему ценностей и стал индивидуумом — личностью, отвечаю только за себя, делаю это с брежневских времен — так я никакого поражения не признаю! Не вижу! Никакой онтологической катастрофы не ощущаю!
— Я тоже не склонен драматизировать нашу недавнюю советскую историю. В ней полезнее разобраться, а не охаивать все подряд.
— Я считаю, что это все — мое! Вся история — моя. Все, что в ней было хорошего и плохого! Упражняться с «Памятью» или с демократами в охаивании коммунистов (и, естественно, что «Память» победит рано или поздно, потому что у нее есть гораздо более сильные аргументы) я не буду. Все — мое!
И никто, если он не предъявляет собственности на историю, не имеет права предъявить собственность на государство. Это — абсолютно обреченный тип существования: открещиваться от истории, но считать, что ты государством владеешь.