Седьмой от Адама

Проверить было просто. На этот раз он даже не стал вставлять тампоны в нос, а просто, набрав побольше воздуха, затаил дыхание и, быстро спустившись, промерил подвальный класс шагами. Потом таким же, пусть и не слишком точным способом промерил вторую половину. Бомжей не было — видимо, отправились на утренний обход: осмотреть урны, поискать пустые бутылки и пошакалить у пивных ларьков. Второй класс оказался по длине точно таким же. После этого он уже спокойно промерил верхние классы. Сравнил. Получилось, что нижние были меньше шагов на пятьдесят. Вывод был очевиден: между двумя половинами нижних классов находилось ещё одно, скрытое, замурованное помещение, и немалое: метров тридцать пять — сорок длиной.

Он аккуратно попытался выспросить у Эли и у сменных банщиков, знают ли они что-то о подвале, но все только отмахивались. Никакой информации, кроме того, что в подвал лучше не соваться и упоминания о «нечистой силе», он не получил. Спрашивать заведующую не стал — чувствовал Матвей, что делать это не стоит. Проверил он ещё одну возможность попасть в загадочное помещение — со стороны соединяющего два отделения перехода, но и там встретил лишь глухую кирпичную кладку. Оставалось единственное объяснение: эта часть помещения стыковалась с котельной, отапливающей баню, и, возможно, имела доступ с той стороны.

Кочегаров, а точнее, «операторов газовой котельной», как пышно официально называлась эта должность, в бане было то ли четверо, то ли пятеро — точное количество знал только их бригадир Ипполит, маленький, похожий на седобородого гнома человечек, никогда не снимавший вязаную шапочку с помпоном. Работали они по какому-то хитрому графику, чередуя ночи и дни, а некоторые так вообще появлялись только по ночам, и их никто не видел. Кочегарка жила своей отдельной жизнью, стараясь избегать участия в регулярно вспыхивающих банных склоках и интригах, тихо выполняя то, что от неё требовалось — обеспечивать моющихся горячей водой и раскалёнными камнями для парилки. Держались они стороной, и за всё время Матвей сумел познакомиться только с одним из них — весёлым отказником Жекой, бывшим физиком и кандидатом наук, изгнанным отовсюду и уже второй год воюющим с ОВИРом, не выпускавшим его в Израиль; ещё одного кочегара видел мельком, а о существовании остальных мог только догадываться. Дождавшись Жекиной смены, Матвей постучался в кочегарку, тот дверь открыл, но внутрь гостя не пригласил, сославшись на строгий запрет пускать в котельную посторонних. Впрочем, пообещал зайти сам, как только освободится. И зашёл, посидел, от пива отказался. Поболтали ни о чём, и лишь под конец разговора нашёл Матвей повод задать мучивший его вопрос. Удивлённый Жека ответил, что никаких помещений в этом месте в кочегарке нет, а стоит там небольшой встроенный шкаф, где хранится всякая подсобная мелочь. Раскрывать ему результаты своих измерений и возникшие подозрения Матвей не стал и плавно перевёл разговор на другую тему.

4.3

Следующую попытку пробраться в загадочное помещение Матвей предпринял в свою очередную смену — приезжать в нерабочий день и привлекать лишнее внимание ему не хотелось. И так уже на него подозрительно косились и начали шептаться по углам, что, мол, вынюхивает парень всё, выспрашивает — уж не стукач ли завёлся?

Закончив смену, убрав остатки пива в кладовку и посчитав выручку, довольный Матвей забрался в парилку, после помылся, оделся и, оставив класс подошедшим ночным уборщикам, не замеченный никем, спустился в ту часть подвала, где обитали бомжи, — ему хотелось подробнее расспросить Огурца про странные звуки и о привидениях, которых тот якобы видел. Спустившись по заплёванным, заваленным окурками и флаконами из-под одеколона ступенькам, Матвей тихо приоткрыл дверь и замер.

В дрожащем свете двух керосиновых ламп на обломках скамеек или просто на полу полукругом расположились полтора десятка незнакомых ему бомжей, а перед ними, подобрав под себя по-турецки ноги, на стопке старых банных ковриков сидел Тересий. Запрокинув плешивую голову, уткнувшись невидящими бельмами в изъеденный плесенью потолок, он то ли пел, то ли выл какой-то текст — странную нерифмованную, но ритмичную то ли легенду, то ли проповедь. Сидевший чуть позади по правую руку от рассказчика Огурец время от времени извлекал пронзительные щемящие звуки из помятой губной гармоники, а сгорбившийся по левую Чвак тихо выстукивал монотонный мерный ритм на днище ржавого тазика.