Седьмой от Адама

— Да разговорчивый очень старик был, вечно какие-нибудь истории травил, анекдоты… да и с руководством посплетничать любил, — ухмыльнулся Федька, намекая на частые доносы Порфирьича, по любому поводу бегавшего жаловаться к начальству.

— А, ты об этом, — успокоился Матвей.

Обеденный перерыв закончился, на участке зажгли свет, заурчали станки. Федьке явно не хотелось уходить — ему просто нечем было себя занять до конца длинного рабочего дня, а Матвей, напротив, с нетерпением ждал, когда же этот скучный и опасный человек, и так отнявший у него законных полчаса отдыха, наконец уйдёт, чтобы спокойно достать припрятанную книжку.

Но Федьке было хорошо, и он тянул время, ища, о чём бы ещё поболтать с покладистым и явно опасающимся его собеседником. Он почувствовал, что свободный и обычно нагловато себя ведущий Матвей стал его побаиваться, — это давало Федьке нечастое ощущение превосходства, и расставаться с ним он не торопился.

— Кстати, — внезапно вспомнил он. — Твой Кузин скоро появится?

— Да какое там «скоро», — отмахнулся Матвей. — Лежит в больнице пластом. Думаю, что ещё месяц как минимум проваляется.

— Да нет его в больнице, — уверенно сказал Федька. — Я в выходные туда двух баб из профкома отправил. Ну, это, заботу о больном товарище проявить. Опять же, деньги профсоюз выделил, яблоки там, апельсины из продуктового набора вытащили. Чтоб всё как у людей. А им и говорят, что, мол, нету вашего Кузина. Выписан, мол, несколько дней тому назад и уехал на спецскорой. Так что выписали его, а значит, скоро и появится.

Матвей молчал и, наклонив голову, избегая встречи с простодушным Федькиным взглядом, старался как можно непринуждённее смахнуть внезапно выступившие на лбу капли холодного пота.

Федька ничего не заметил и, потянувшись, поднимаясь наконец-то со стула, озабоченно спросил:

— А ты не в курсе, случаем, что такое спецскорая? Кому положена?

3.8

Неделя, начавшаяся с похорон, ими же и закончилась. Не прошло и трёх дней, как у дверей цеха входящих встретил ещё один портрет в чёрной рамке. С него улыбался ещё совсем молодой Кузин — другой фотографии не нашлось.

Заниматься оформлением документов и организацией похорон предложили Матвею — всё ж с его участка рабочий. Он мог и отказаться — для этого в профкоме были опытные люди, но был шанс подобраться поближе к загадочной и притягивающей своим ужасом истории, и он согласился не раздумывая. Ничего не вышло. По документам всё сходилось, а врач отделения, у которого Матвей пытался выяснить, куда же увозили покойного на спецскорой, смотрел стеклянным непонимающим взглядом и бормотал об ошибке регистраторши, что никуда Кузина не увозили, в реанимации был он всё это время, и ни о какой спецскорой врач никогда не слышал. У больного случился второй инсульт, на этот раз обширный, потом отёк, и спасти его уже не удалось. Вот и всё. Никаких тайн. Матвей был уверен, что доктор врёт, но лезть глубже, а уж тем более давить на врача боялся.

Кремировали Кузина в недавно построенном крематории в Ручьях. Автобус с телом и родственниками проскочил под закрывающимся шлагбаумом, а «Икарус» с друзьями и сослуживцами покойного долго стоял у переезда, пропуская неторопливые маневровые тепловозы. На задних сиденьях, не утерпев, начали позвякивать бутылками, пахнуло спиртным и едой. Матвей собрался было пристыдить мужиков, но тут ему передали полстакана водки и бутерброд с толстым ломтём варёной колбасы. Матвей поколебался и не стал отказываться. Пока добрались до крематория, так несколько раз и помянули.

Из начальства приехал только Фима. Постоял со всеми, помянул, грустно покачал всклокоченной шевелюрой, говорить речь не стал, хотя за тем его Зворыкин и посылал. Речи произнесли парторг Федька (по бумажке) и профорг. Жена и дочь Кузина, поддерживаемые комплектовщицей Верой и табельщицами, тихо рыдали. После выпитой водки Матвею стало тепло, спокойно и даже как-то уютно. Он с любопытством разглядывал зал, представлял пламя, что скоро поглотит гроб с телом, и даже чуть не хихикнул, представив, как крупный, костистый Кузин, с его сорок пятым размером сапог и огромными кулачищами, теперь целиком уместится в небольшую фаянсовую урну, которую выдадут его жене. Народу было много: человек пять родственников, десяток цеховых работяг да несколько друзей Кузина — то ли с армейских, то ли с отсидочных времён. А когда под траурный марш поплыл по ленте к раскрывшимся в стене воротам гроб с телом и зарыдали громче вдова и дочь, заметил Матвей в стороне, рядом с распорядителем, ещё одного зрителя и даже не сразу сообразил, откуда ему знакомо это стёртое серое лицо под жидкими чёрными гладко зачёсанными волосами, этот серый костюм и такой же галстук.

Серый человек смотрел не отрываясь, не отводя глаз от гроба, словно хотел убедиться, что исчезнет Кузин в пламени молча, а не встанет в последний момент из обитого чёрным крепом ящика и не выдаст какую-то страшную тайну, которую ему, Никанору Семёновичу, поручено охранять.

Глава 4

4.1

— Паспорт.

— Что? — не сразу дошло до Матвея.