Седьмая жертва

Воскресенье прошло в томительном ожидании. Доценко и Селуянов мотались по редакциям газет и журналов в поисках фамилий тех, кто писал статьи или письма в редакцию на темы захоронений, инвалидов, малоимущих и по проблемам суицидов и эвтаназии. Зарубин по указанию Короткова пытался осуществить самую простую комбинацию по негласному дактилоскопированию Казакова Ильи Андреевича, но у него ничего не получилось: Казаков исчез из Москвы. Ирина Терехина ходила на свои три работы, за ней тенью следовал Мирон, старательно разглядывая всех приближающихся к ней мужчин. Указание следователя об охране Ольги и Павлика Терехиных в больнице выполнить не успели, но надеялись, что туда Шутник все-таки не сунется. Наташа Терехина сидела дома в компании знакомой, Зои Ташковой, которая по просьбе Насти приехала якобы навестить семью друзей.

Но ничего не произошло. И Настя снова начала сомневаться: правильно ли она его вычислила? Правильно ли определила направление седьмого удара, который собирался нанести Шутник? Там ли его ждут? Того ли ждут? Как ни силилась, она не смогла вспомнить больше ни одного инвалида, которого знала бы лично. Кроме Соловьева, своего бывшего возлюбленного. Но, наведя справки, она узнала, что Соловьев уже полгода живет в Швейцарии, проходит лечение в какой-то клинике. Значит, остаются только Терехины.

С утра в понедельник Коротков написал официальную бумагу об организации наружного наблюдения за Казаковым. Ему ответили, что людей не хватает и «наружку» за фигурантом смогут выставить не раньше чем дня через два. Злобно чертыхнувшись, Юра попытался задействовать неформальные связи, после чего ему пообещали, что работать начнут уже сегодня, но к вечеру.

К девяти вечера на Петровку вернулся Коля Селуянов с длинным списком участников газетных дискуссий.

– Все, что смог, – устало сказал он, кладя список перед Настей. – Это только тридцать два издания. Начинай пока, а я завтра продолжу.

От напряженного сидения в прокуренном кабинете у Насти так болели глаза, что она не смогла прочесть даже первые пять фамилий – сразу потекли слезы.

– Коля, там есть фамилия Казаков? – только и спросила она, прижимая к лицу носовой платок.

Селуянов взял список и быстро пробежал глазами.

– Есть.

– Илья Андреевич?

– Не знаю, мать. И.А. какой-то. Может, он Иван Александрович.

– На какую тему он выступал?

– Он числится как автор двух писем по проблемам эвтаназии. Одно из них было даже опубликовано в рубрике «Мнение наших читателей».

– Значит, Илья Андреевич. Все, Коленька, отбой, завтра можешь никуда не ездить.

Селуянов пододвинул к себе стул и уселся напротив Насти.

– Это он?

– Должен быть он.

– Что-то я уверенности в голосе не слышу, – насмешливо сказал Николай. – Опять на кофейной гуще нагадала?

– На картах раскинула, – грустно усмехнулась она. – Мой слабый мозг пасует перед злобным гением этого типа. Или это Казаков, или я не знаю… В общем, я больше ничего придумать не могу. Либо мы поймаем Илью Андреевича, либо мы Шутника не поймаем никогда. Вот так карта легла.

– Так поехали к нему, задержим его, к чертовой матери, и вся недолга, – предложил Селуянов. – Чего так-то сидеть и груши околачивать? Адрес есть?

– Есть.

– Ну?

– Его наружники пасут. Ждем, когда он за седьмое убийство возьмется.

– А пальцы потихоньку взять?

– Вчера пытались, но его в Москве не было, найти не смогли. А сегодня, по здравом размышлении, решили не рисковать, не светиться. Он умный, сволочь, и хитрый, он ждет, что мы близко подойдем, и должен быть настороже. Все дело завалим, если неаккуратно сработаем, а на тщательную проработку комбинации времени уже нет. Лучше подождать, пока он за дело примется.

Телефонный звонок заставил ее подняться и начать одеваться.

– Коротков звонил. Наружники сообщили, что Казаков двигается в сторону Сокольников. Поехали, Коля, посмотрим, что он там задумал.

В коридоре их догнал Коротков, на ходу застегивающий куртку.

– Быстрее, быстрее, ребята, не спите на ходу. Машина внизу ждет.

Все дальнейшее Настя помнила плохо. Она очень устала, она безумно хотела спать, у нее болели глаза и ноги. В субботу она явилась домой около двух часов ночи, а в шесть утра уже поднялась, потому что первая работа Ирины Терехиной – дворницкая – начиналась в пять, и Настя не сводила глаз с телефона в ожидании звонка. Потом опять ждала до часу ночи, пока Ирина не вернулась из ресторана. И в понедельник снова вскочила ни свет ни заря. В теплой машине ее укачало, и она провалилась в тяжелый, наполненный кошмарами и чьими-то голосами сон, привалившись к широкому плечу Юры Короткова.

Очнулась она только тогда, когда Коротков стал ее тормошить:

– Ася, проснись. Проснись же! Освободи место гражданину Шутнику.

Она судорожно распахнула глаза и вывалилась бы из машины прямо на землю, если бы Коротков не подхватил ее. Перед ней стояли трое ребят из группы захвата и Коля Селуянов, а между ними с руками, скованными наручниками, человек, чью фотографию она тупо и безнадежно разглядывала последние два дня. Радости не было, было опустошение и огромная, давящая усталость.