Седьмая жертва

Решение показалось мне простым и надежным, и несколько лет я свято выполнял все, что необходимо для его реализации. Пока однажды, честно пожаловавшись врачу на периодически возникающие боли в желудке, не попал в госпиталь для проведения гастроэнтерологического обследования. Этих двух недель, проведенных на больничной койке, мне хватило для того, чтобы внести коррективы в представления о достойном финале моей жизни. Во-первых, я понял, что ни о какой смерти в больнице не может быть и речи. Даже в самой лучшей больнице. Я не принадлежу к руководству страны и не могу рассчитывать на действительно хорошие условия, а все остальные варианты никоим образом не соответствуют понятию «достойная кончина». Грязные санузлы, вонь, нищета, полупьяные санитарки, малограмотные врачи, нехватка лекарств, отсутствие медицинской аппаратуры, лежачие и источающие смрад больные на соседних койках и в коридорах, скудная невкусная еда – вот удел тех, кто вздумал поболеть, не добравшись до вершин власти. И вдобавок ко всему – витающая в воздухе аура горя, боли и страха. Конечно, я не хочу сказать, что в госпитале военного ведомства было именно так, нет, там было куда приличнее, но даже там мне было плохо. А ведь я отдавал себе отчет, что при той жизни и той смерти, которые я себе запланировал, умирать я буду престарелым пенсионером, и положат меня вовсе не сюда, а в обычную горбольницу, на которые я уже насмотрелся, навещая по разным случаям родственников и знакомых. Но самое главное – я своими глазами увидел болезни, соединенные со старостью. И представил на мгновение, что меня разобьет паралич, и нужно будет выносить из-под меня судно, и тот, кому придется это делать, станет морщиться от отвращения и желать мне скорее подохнуть. Кто это будет? Жена?

Сын? Дальний родственник? Или пьяная санитарка? Кто бы он ни был, я такого конца себе не желал.

Поэтому следующим этапом в моей борьбе за достойную смерть была идея эвтаназии. Если мне, тяжело больному и беспомощному, дадут возможность самому принять решение об уходе из жизни и помогут сделать это легко и безболезненно, то меня такой финал вполне устроит. Я начал читать специальную литературу, перелопатил уйму газет и журналов, в которых поднимался вопрос об эвтаназии, и, к своему прискорбию, убедился, что замечательная идея эта в нашей стране не приживется. Я искренне недоумевал – почему? Почему человек может броситься из окна или под машину, повеситься, утопиться, застрелиться, но не может рассчитывать на то, что ему сделают безболезненный укол, от которого он уснет и не проснется? Это варварство!

Да, когда человек еще может двигаться самостоятельно, он решает свою судьбу сам. Но если он прикован к постели, если он не только не может выйти из дому, но и встать, то почему необходимо обрекать его на мучительное и неопределенно долгое угасание, при котором он страдает и физически, и морально, и причиняет страдания своим близким?

Я хотел иметь гарантии быстрой и легкой смерти в случае внезапной болезни, которая лишит меня самостоятельности и сделает беспомощным и полностью зависимым от окружающих, которым я буду в тягость. Хорошо, если хворь начнет одолевать меня постепенно, тогда в предвидении надвигающейся беспомощности я еще успею сам принять и осуществить последнее решение, но если она обрушится на меня внезапно, как инсульт? Или я попаду в аварию и стану прикованным к постели калекой? Мне придется сдаться на милость врачей, а ее, милости этой, вовек не дождешься.

Прошло еще какое-то время, прежде чем я усвоил, что пускать это дело на самотек никак нельзя. Болезней и несчастий много, природа не поскупилась на разнообразные способы вырывания человека из нормального бытия, тихая смерть от сердечного приступа во сне – это только один шанс из тысячи, и мне, доктору технических наук, не пристало на этот шанс надеяться, все-таки что-что, а вероятности рассчитывать я умею. Да и дружок мой Лабрюйер поддакивал: «С точки зрения милосердия смерть хороша тем, что кладет конец старости. Смерть, упреждающая одряхление, более своевременна, чем смерть, завершающая его». Он прав, не нужно ждать дряхлой немощности, надо брать бразды правления своей жизнью и смертью в собственные руки.