Седьмая печать

Эти падаваны не обуздывали свои чувства с момента, как начинали ходить. Они не знали, что такое история Ордена, притчи и коаны с философией вызывали смех и недоумение, а медитация казалась чем-то странным и неестественным.

Зато они прекрасно знали, что такое зависть и конкуренция, и маленький Бен сразу же превратился в мишень для нападок. Он выделялся с самого начала. Самый высокий показатель мидихлориан, заставивший мастеров опасливо бормотать об Избранном, Скайуокере и Кеноби. Высокий статус родителей. Возраст. Успехи в обучении – ему все давалось легко и естественно. Ум – он был образован лучше, чем все эти заготовки джедаев.

Ему завидовали, и жизнь превратилась в постоянную борьбу. Джедаи не помогали, лишь читали нотации и заставляли всех медитировать до посинения, что только подпитывало неприязнь. Бен держался, вспоминая рассказы матери о Люке Скайуокере, про которого все остальные почему-то предпочитали молчать, и все больше начинал ненавидеть Кеноби, в честь которого его назвали: джедаи постоянно ставили его в пример, как идеального падавана, рыцаря и мастера.

А потом у него появился тайный друг, и жизнь стала немного терпимее.

Таинственный Сноук подкидывал различную информацию, беседовал, сочувствуя и помогая советами, ободрял в тяжелые моменты, иногда присылал – непонятно, каким образом, – маленькие подарки. Бен берег потертый комлинк – единственное средство связи – как зеницу ока. И сам не заметил, как Сноук из друга и сочувствующего превратился в мастера.

А потом наступил тот самый день, когда Бену помогли сбросить душившие его оковы, и Соло превратился в Кайло, снова очутившись на особом положении – теперь уже в Новом Порядке.

У Кайло, будущего Рыцаря Рен, появились новые цели и устремления, которые он искренне считал своими собственными до тех пор, пока в их маленький мирок не прибыл опасный гость, принесший великолепный дар, от которого кругом шла голова.

И теперь бывший Бен не знал, что и думать, размышляя над сказанным хранителем голокрона.

Подросток вздохнул, успокаиваясь и проваливаясь в сон. Снилась ему тьма, заполняющая огромный зал с колоннами, фигура в плаще с накинутым капюшоном, из-под которого виднелся только подбородок, протянутая в приветствии рука в перчатке и холодные слова:

– Здравствуй, сын.

* * *

Лея вздохнула, открывая глаза.

Реальность не баловала. Тот же потолок, та же одинокая спальня. Женщина всхлипнула, натягивая одеяло, и зарылась в подушку, малодушно закрыв глаза.

В отличие от реальности, сны были гораздо более приятными. Лея слабо улыбнулась, вспоминая. Она прогуливалась по странному миру, где пустыня плавно переходила в море, и соленые брызги летели в лицо, оседали на руках, переливались жемчугом на платье. Было жарко, с неба лились лучи двух солнц, но море несло прохладу, а за узкой частью пляжа шуршали и тихо пели дюны, переползающие с места на место на глазах.

Лея как-то была на Татуине, и сразу узнала характерный пейзаж. Правда, там песок был белоснежным, как выбеленные временем и солнцами кости, или серый, печальный, а не золотой, сверкающий. И уж точно там не было моря… И не чувствовалось странного сладкого запаха, который источали высокие колючие деревья, усыпанные белыми, розовыми и желтыми кистями цветов.

Они выглядели чуждо здесь, в этих песках, но все равно странно органично. Сухие черные стволы, практически нет зелени… И одуряюще пахнущие цветы.

На робкий вопрос Дэв только пожал плечами, сказав, что это память о том, кто помог ему выжить. Тон был сухим и холодным, и Лея не рискнула расспрашивать дальше, невзирая на попытку мужчины улыбнуться.

Сердце принцессы сжалось от боли, как и каждый раз, когда она отмечала еще одно маленькое, но существенное отличие Дэва от Люка.

Скайуокер был теплым и веселым. Он старался во всем найти хоть что-то положительное, что-то, что можно, пусть и с натяжкой, назвать хорошим. Дэв… При взгляде на него Лея вспоминала древнее изречение: «Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее». Мужчина казался олицетворением этой фразы.

Они прогуливались по песку, и Лея не слышала его шагов. Он невесомо ступал в плотной и тяжелой одежде, закрывающей тело от шеи до пят, оставлявшей непокрытыми только голову и руки. Ветер шевелил волосы, светлые, словно песок, с намеком на каштан. Кожа была бледной, бледнее, чем помнила женщина, словно годы, проведенные в доспехах и темноте, украли естественную смуглоту. Пальцы Дэва были твердыми, словно дюрасталь, покрытыми мозолями. От сейбера, как пояснил мужчина в ответ на ее вопросительный взгляд.

Он двигался плавно и изящно, словно крупный хищник, и Лее казалось, что Дэв гораздо больше, чем его физическое тело. Энергия гудела вокруг него, заставляя волосы вставать дыбом, у нее мурашки мчались по коже от ощущения тщательно подавляемого насилия, бушующего в его крови.

Но больше всего поражали глаза.