Седьмая печать

Последняя волна энергии от смертей обитателей Датомира прошла сквозь клона, от усилий которого трещали приковывающие его к платформе тросы. Энергия впитывалась в него, готовясь изменять своего носителя. Сила дрогнула, фиксируя последнее желание погибших ведьм.

– Имя тебе будет… – старик жутко оскалился, положив ладонь на лоб бьющегося в путах парня, – Старкиллер. Спи.

Глава 1 Первая печать

И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник победоносный, и чтобы победить…

Он родился с болью и кровью, как и положено.

С чужой болью. С чужой кровью. Агония умирающих свилась плотной сетью, поймавшей его разум, спеленавшей его чувства, так, что не продохнуть. Люк бился в этом неводе, рассекая мясо до костей, но никак не мог вырваться наружу. Прочь, туда, в Силу, откуда его вырвали странным и болезненным способом. У него почти получилось, когда звон чужих песен стал нестерпимым и рядом возник кто-то еще. Испуганный, не понимающий, что происходит… Кто-то, кого резали по живому, придавая необходимый для успешного обмана вид. А потом слова, рассекающие не хуже виброклинков, отрубили одним махом что-то важное, и все его переживания и волнения потеряли смысл. Чувства и эмоции исчезли, словно и не было.

Две души, изувеченные по чужой прихоти, бились в агонии, но все было тщетно. Они были совершенно разными: воин, прошедший горнило войны, и мечтатель, каждый день своего существования пытавшийся творить, – но набирающая мощь песнь опутывала их иллюзией, придавшей покалеченному художнику не принадлежавший ему облик.

Бабочка, с осыпающейся с хрупких крылышек пыльцой, летящая в небе, и ящерка, бегущая по теплому песку в поисках укрытия. Такими их увидел призванный чужой волей несчастный, сходящий с ума от абсурда происходящего. А потом кто-то чудовищно сильный и смутно знакомый вырвал их из агонии, дав имя. Одно на двоих…

Их приняли за одно целое.

Дальнейшее слилось в один непрерывный кошмар. Сказка оказалась реальностью, вот только эта самая реальность была хуже любой выдумки. Далекая, далекая галактика существовала. И Скайуокеры там тоже были… Пока не вымерли. Как и Император. Вот только у сказки был счастливый конец, а у этой истории – нет. Непонятным образом вернувшийся к жизни Палпатин решил, что ему нужен новый ученик, взамен погибшего.

Чем его не устроил Вейдер, было понятно. Предавший раз – предаст и два. Воскрешать Избранного Сидиус не спешил, зато, подумав, запросто нашел ему замену. Люк Скайуокер.

Что с того, что знаменитый повстанец тоже умер? Смерть для сильного ситха или джедая отнюдь не приговор, а для некоторых и вовсе только начало. Создать клона проблемой не было, а вот вселить ту самую душу – это уже задача не для средних умов. Палпатин недаром был гением, решение он нашел. Не умеешь сам – найми профессионалов.

Датомирские ведьмы провели ритуал, выцепив в океане Великой нужную рыбку, вот только ситх нарушил договор, и ему отплатили за вероломство сторицей. Душу Люка Скайуокера вселили в специально выращенное тело, но от управления отрезали, а в качестве основного жильца подселили совершенно другую личность, пойманную случайным образом.

Ситх в такие подробности не вникал, а сами воскрешенные делиться знаниями не спешили. Им было не до того.

Их дрессировали. Как животное. Пусть разумное, но все же животное. Неповиновение, любая заминка, нерасторопность в исполнении приказаний – все это каралось болью. Она прожигала тело, раскаляла натянутые, как струны, нервы, заставляла разум биться в агонии.

Кричать было нельзя. Каждый крик или стон становились только новыми поводами для повторения наказания. Он-бабочка бился в агонии, ломая крылья, постепенно теряющие свою яркость. Осыпалась сверкающая пыльца, чешуйки темнели, приобретая цвет пепла… Он-ящерка мог только смотреть и сочувствовать. Мысленно. Он был голым разумом, никаких эмоций, никаких сопереживаний… Словно кто-то отрезал все лишнее, оставив голую рациональность и чувство неполноценности. Ущербности. Впрочем, это ощущение тоже потом ушло. Через пару лет, но ушло.

И только спустя годы, после своего второго рождения (или третьего?), они поняли эту аналогию.

* * *

Дарт Сидиус удовлетворенно смотрел на своего ученика, стоящего перед ним на колене. На тонких морщинистых губах играла призрачная улыбка. Еле видимая, она вселяла не надежду, а опаску в окружающих: шутки Императора Возрожденного остались все такими же жестокими и веселящими только и исключительно самого Палпатина.