Седьмая ложь

— Согласна, — кивнула Ифе, стащив с себя камуфляжную куртку, украшенную изображением смешного маленького человечка, гонявшегося с сачком за бабочками. С залива налетел теплый ветерок. — А что скажут на это старшие?

— Только не сегодня. Я выпью с вами, но в следующий вторник, идет? — ухмыльнулась я. Господи, как же я любила их обеих, хоть и понимала, что с этой парочкой еще работать и работать.

Близняшки заговорщически переглянулись и хором спросили:

— Ладно, тогда где встречаемся: у О'Хэнлона или у Мак-Сорли?

— У Мак-Сорли, — ответила я, ухватившись за руль велосипеда — точь-в-точь ангел Тьмы. И показала им средний палец.

Вечер пятницы… Это означало, что нам опять предстоит битва за глоток свежего воздуха.

Рыбаки в своих толстых грубых свитерах и высоких ботинках толпились у стойки бара, горстями доставая из карманов наличные, чтобы заплатить за густые, с фруктовым запахом напитки, названия которых ни один из них не знал. Двое парнишек из Испании в одинаковых темных очках вопили, что кто-то стащил их рюкзаки, пока Клер, официантка, не велела им утихомириться и посмотреть за барной стойкой, куда она спрятала их на всякий случай. Это местечко было чересчур «ирландским», во всяком случае для человека с таким тощим кошельком, как у меня, зато оно находилось в самом центре города, да и выпивка тут была отменная. Гравюры и эстампы в коричневых тонах с изображениями славного прошлого Каслтаунбира украшали пожелтевшие от сигаретного дыма стены. На них можно было увидеть контрабандистов эпохи «сухого закона» в штормовках, добровольцев ИРА[21] в фетровых шляпах с винтовками, украденными у британской армии, а еще тут висели фотографии моих учеников, получающих из рук мэра приз — за то, что не утонули во время ежегодной регаты, так я понимаю. Еще на стене красовалась деревянная модель гарпуна, а чуть дальше висел телевизор, по которому, как правило, показывали регби.

Мои сестрицы уже успели пробраться в самую толпу и успешно морочили голову компании молодых норвежцев, так что те согласились освободить для нас место в самом конце стола, за которым сидела их компания — собственно говоря, это был единственный укромный уголок во всем заведении. С трудом удерживая в руках три пинтовые кружки, я проталкивалась сквозь плотную толпу, когда среди массы чужих лиц вдруг мелькнуло одно, показавшееся мне знакомым. И сразу же исчезло в толпе. Я как раз пыталась вспомнить, где я могла видеть его, когда Рози, привстав, издала такой оглушительный вопль, что с легкостью перекрыла бы даже пожарную сирену.

— Эй, бабуля, — вопила она, — рули сюда! Крошке пора принять лекарство! И пожалуйста, побыстрее! В этом столетии, не в следующем!

— Да уж, имей жалость, умоляю тебя, — присоединилась к ней Ифе и потянулась за кружками — к вящему удовольствию молодых норвежцев, давно уже вытягивающих шеи, чтобы хотя бы краешком глаза заглянуть ей за вырез.

Расхохотавшись, я грохнула тяжелые кружки на стол, едва не расплескав пиво. Рози умудрилась прикончить содержимое своей еще до того, как ее сестра успела пригубить. Я еще только собиралась сесть, когда вдруг услышала голос, который — как я дала себе слово — ни в коем случае не должна вспоминать. Прозвучав будто бы из ниоткуда, он сотворил чудо, потому что весь остальной мир вдруг разом перестал существовать: мрачные выпивохи, довольные туристы, музыкальный ящик, из которого лилась музыка, — весь этот шум и гвалт мгновенно исчезли, и остался только он. Едва сообразив, откуда доносится голос, я уже знала, кому он принадлежит.

Джим, окруженный компанией, неторопливо потягивал свой «Гиннесс».

— Милые дамы, храбрые джентльмены и достопочтенные гости этого достойного заведения, — объявил симпатичный парень, оседлавший высокий табурет в укромном уголке неподалеку от туалета. На нем была та же самая потертая кожаная куртка, только волосы он стянул на затылке, так что теперь они уже не закрывали его лицо — лицо, которое преследовало меня с самого утра. — Меня зовут Джим Квик, иначе говоря, Джим Шустрик, хотя, случалось, меня называли и похуже… а иногда и получше. Нынче вечером, в лучших традициях бессмертных ирландских сказителей seanchai,[22] я предлагаю вашему вниманию историю о любви, печали и опасности. А потом я пущу шапку по кругу, чтобы вы могли звонкой монетой выразить свою благодарность.

Последним, кто предлагал нам нечто подобное, был тип лет шестидесяти — жирный и с огромной бородищей, которая, как он, наверное, считал, придавала всему его облику необходимый колорит. Тогда его аудитория состояла из двух забулдыг. Что ж, в этом смысле Джиму повезло больше.

Уже изрядно подогретая толпа разразилась одобрительными криками.

— Давай, парень, рассказывай! — орал капитан рыболовного траулера, который так спешил промочить глотку, что даже не успел переодеться. — Валяй!

Сидевшая возле него молоденькая англичанка оглушительно заулюлюкала и в порыве энтузиазма наполовину стащила с себя майку.

А я? Я просто сидела и смотрела на него во все глаза. И ничего не могла с этим поделать.