Седьмая ложь

Единственная причина, почему я до сих пор не сказала о ней ни слова, состояла в том, что Ифе всегда была сильной — сильнее, чем любая из нас. Они с Рошин близняшки. Рози была похожа на нее как две капли воды — если, конечно, не считать одной маленькой детали: ни один нормальный человек никогда не смог бы перепутать их, даже когда обе лежали еще в пеленках. Потому что если Рози постоянно окружала аура расчетливой агрессивности, что еще больше подчеркивала жирная черная подводка для глаз, то от Ифе просто веяло какой-то сказочной чистотой и непорочностью. Помнишь, раньше я уже упоминала Ирландскую Весну, праздник, безупречный с точки зрения коммерческой выгоды? Что-то подобное представляла собой и Ифе — это был имидж, который она создала для себя, ее коронный трюк. Только вместо воющих ирландских волынок и трилистника[17] в качестве саундтрека к своей жизни сестра выбрала нечто другое: она играла дэт-метал[18] в компании с каким-то парнем, немцем, который обычно «зажигал» так, что едва не сгорал сам там же, на сцене. Ифе сама шила себе платья, неизменно выбирая для этого ткань с крупным цветочным рисунком, под которые всегда надевала босоножки на босу ногу. Сестра постоянно ходила босой — зимой и летом. Она, единственная из нас троих, унаследовала от мамы ее жизнерадостное убеждение: «Вот увидишь, завтра утром все будет хорошо». Это действовало на мужчин не менее убийственно, чем неизменная мрачность Рози — на парней, у которых в носу колец было вдвое больше, чем на пальцах. Все дело в том, что если Рози с ее демонической внешностью и богемными привычками всегда твердо придерживалась принципа никогда не вступать в близкие отношения с противоположным полом, то ее близняшка в этом смысле отнюдь не намерена была, сложа руки, смирно сидеть на заднем сиденье автобуса — надеюсь, ты понимаешь, на что я намекаю.

Когда страховая компании по достижении нами совершеннолетия (я намеренно употребляю этот термин, поскольку дело касается Рози) выплатила каждой из нас ее долю страховки за сгоревший дом, Ифе тут же приобрела старый зеленый «мерседес», такой, знаешь, с фарами в виде восьмерки, и основала свою собственную компанию по прокату такси. Доходов едва хватало на платья в стиле хиппи, но ее это, по-моему, мало волновало. И хотя ей постоянно намекали, что молоденькой девушке разъезжать по дорогам в полном одиночестве попросту небезопасно, Ифе, поправляя коврик на водительском сиденье, только смеялась в ответ. Под сиденьем она держала старый отцовский карабин, заряженный и в полной боевой готовности. Выглядел он устрашающе, тем более что металл после пожара потускнел и цветом стал напоминать старую медь. «Посмотрим, как им понравится это», — шутила она, намекая на тех, кому могла прийти в голову мысль обидеть ее. На губах ее при этих словах появлялась широкая улыбка.

За год до всех этих событий Финбар уговорил ее купить довольно ветхий полуразвалившийся каменный коттедж, находившийся где-то у черта на рогах, прямо посреди поля, возле деревушки с поэтическим названием Эйрис. Поселившись в нем, вы могли до полного обалдения любоваться овцами, с кротким видом щиплющими траву вдоль дороги, и целыми полями ирисов, благодаря которым после дождя весь мир вокруг вас окрашивался в желтый цвет. Крыша коттеджа протекала, но Ифе он был по душе. Иногда, приехав к сестре без предупреждения, я видела, как она стоит среди деревьев, в своих высоких грубых ботинках и шортах, и с закрытыми глазами наслаждается всем этим… будто разговаривает с цветами и птицами. Тогда я молча уходила, чтобы не мешать ей, потому что вся эта сцена выглядела такой естественной… такой умиротворяющей. А иногда я просто завидовала сестре.

— Господи, я такая голодная! Как зверь! Могла бы с радостью сгрызть даже жилистую задницу какого-нибудь фермера!

Обернувшись, мы увидели Ифе — ухмыляясь, она ворвалась в гостиную и плюхнула между тарелками какой-то непонятного вида кекс, а потом и сама уселась за стол. При этом она попутно расцеловала тетушку в обе щеки, причем с таким пылом, что Мойра даже на мгновение забыла сделать вид, что по-прежнему оплакивает измену своего неверного возлюбленного. Сев за стол, Ифе весело подмигнула нам с Рози. Как обычно, присутствие Ифе моментально поставило крест на всех попытках тетушки придать обеду траурный оттенок, чтобы самой, естественно, изображать невинную жертву. Яркое, в крупный зеленый горох платье Ифе просто резало глаз — засмотревшись на него, мы на мгновение забыли даже о висевшей над дверью иконке Божьей Матери, залитой сиянием неоновых лампочек.

— Ифе, может, ты прочитаешь благодарственную молитву? — кротко попросила тетя Мойра, и Ифе, как всегда пребывавшая в благодушном настроении, послушно склонила голову.