Седьмая чаша

— Нет, сейчас не надо. Ты слишком устал. Поспишь, покушаешь, а там, глядишь, и молитвы лучше пойдут. К Богу нельзя обращаться уставшим и слабым.

Гай подался вперед, сверля Адама своими карими глазами.

— Для того чтобы спасти душу, еще есть время. А сейчас — спи… Спи… Твои глаза закрываются.

Веки мальчика опустились.

— Глаза закрываются. Спи. Спи.

Гай обхватил мальчика за плечи и осторожно уложил на пол. Адам не сопротивлялся. Он уже спал. Гай встал, его суставы хрустнули. Адам не пошевелился.

— Это было потрясающе, — восхищенно проговорил я.

— Это было просто, — откликнулся Гай.

Он выглядел уставшим до изнеможения. Словно угадав мои мысли, он посмотрел на меня и сказал:

— Ты тоже выглядишь до смерти уставшим, Мэтью. И бледным. Как твоя рука?

— Ноет. Мне нужно к Дэниелу и Минни…

Гай положил руку мне на плечо.

— Я беспокоюсь за тебя, Мэтью. Все это скверно сказывается на тебе. Я имею в виду… то, другое дело.

— Он был там, Гай. Сегодня, в толпе. Убийца. Я видел его всего лишь мгновение, да и то краем глаза, но это был он. Я знаю. Он насмехается надо мной, а я слишком слаб для всего этого.

Мне хотелось взорваться от злости.

— Нет, ты его достанешь. Уж я-то тебя знаю.

В голосе Гая слышались успокаивающие нотки, и одновременно с этим он был каким-то безжизненным. Мой друг выглядел печальным.

— Завтра во второй половине дня хоронят Роджера. Дороти сообщила мне об этом в записке.

— Тебе следует пойти домой, Мэтью. Твоей руке нужен отдых.

— Сам знаю. И все же я боюсь, что скоро он может нанести новый удар.

Я помолчал.

— Это действительно плохо действует на меня, в отличие от Харснета, который уверен в том, что мы имеем дело с одержимым, и от Барака, который никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным и до смерти боится узнать истину. Именно ужас всего происходящего пронизывает меня до костей. А ведь до того, как погиб Роджер, я был совершенно доволен. Доволен всем, впервые за много лет. А теперь…

Я растерянно покрутил головой.

— Мне кажется, ты прав относительно того, что он собой представляет, Гай. Наверное, это действительно какая-то странная и ужасная разновидность безумия.

Я посмотрел на Гая.

— Ты, должно быть, перенес когда-то страшные страдания, если взялся за изучение столь странных и ужасных недугов.

— Это так. Я уже говорил тебе. И все же я не жалею о своих исследованиях, наблюдениях и попытках понять скрытые механизмы этих заболеваний. Книги по медицине, если изучать врачевание только с их помощью, могут завести в тупик. Как и Библия, окажись она не в тех руках.

— По-твоему, ты разобрался в том, что движет убийцей?

Гай отрицательно покачал головой.

— Нет. Тут все слишком темно, слишком запутанно. Адама я надеюсь со временем понять, но этого человека — нет.

И вновь я уловил на его худом лице отражение какой-то душевной боли.

— Ты и сейчас страдаешь.

— Мы все страдаем, Мэтью. С Божьей помощью каждый из нас должен найти свои путь.

Он выдавил из себя улыбку.

— Юный Пирс сегодня проявил себя настоящим молодцом, тебе не кажется? Сам вызвался лезть на стену с Бараком. Вот видишь, ты был о нем неверного мнения.

— Я видел, как он улыбался, когда Минни Кайт набросилась на Шоумса. Он не тот человек, в которого тебе стоит вкладывать душу.

— Со временем он научится состраданию.

Я не стал спорить, хотя и сомневался в правоте друга. Но при этом я думал, что в мире, где осталось так мало надежды, нельзя осуждать человека за то, что ему хочется верить в хорошее.

Глава 21

Когда я покинул Бедлам, уже вечерело. Раненая рука болела, я неимоверно устал и был голоден, поскольку с самого завтрака у меня не было во рту и маковой росинки. Домой я вернулся на закате. В гостиной ждал Барак, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с удивлением. Наконец я вспомнил, что они с Тамазин временно переехали ко мне.

— Харснет прислал письмо, — сообщил Барак. — Он все еще пытается вычислить Годдарда и просит встретиться завтра вечером, чтобы мы рассказали о результатах наших бесед с двумя бывшими монахами. Он будет присутствовать на открытии после ремонта церкви, с которой упал шпиль. Это церковь Святой Агаты, она расположена вниз по реке.

— Наверняка какой-то радикалистский приход.

— Так оно и есть. Когда я работал на лорда Кромвеля, он частенько захаживал туда. Тамошнего викария зовут Томас Ярингтон. Мы его видели сегодня.

— Разве?

— Да, это тот седой священник, который был с Мифоном. Тот, что юркнул в толпу, когда появился Боннер.

— А, этот…

— Харснет сообщает, что лорд Томас Сеймур тоже там будет. — Барак передал мне записку. — Харснет также приглашает вас отужинать с ним.

Записка была короткой.

— Хорошо, — сказал я, — экс-монахов мы навестим завтра после суда. Утром слушается дело, и я должен присутствовать, но у меня будет свободное время до пяти часов вечера. В пять хоронят Роджера.

— Где его похоронят?

— При церкви Сент-Брайд. Все будет очень скромно: только друзья и родственники. Сэмюель, наверное, уже приехал.

Я потер больную руку.

— Мы с тобой сначала можем посетить экс-монаха, живущего в Вестминстере, а потом отправиться к другому. Кстати, где он обитает?