Винсент полностью сосредоточился на затылке Лео. Если смотреть только туда и идти следом, он сумеет дойти до банка и войти внутрь.
Осталось шесть шагов. Пять. Четыре.
Бронежилет занимал так много места, распирал комбинезон, затрудняя естественные движения.
И автомат, наискось висящий через плечо, по-прежнему трет.
Но как он ни всматривался в затылок Лео, ему казалось, что, стараясь ступать на всю ногу, он все равно не приближается к банку.
Не приближа…
Не прибли…
– Винсент?
Лео остановился в шаге от двери. Обернулся, положил руку Винсенту на плечо и сказал в микрофон то, что все они услышали в наушники:
– Идешь прямо насквозь.
Голос старшего брата в голове у младшего, он всегда был там. Теперь Лео поднес руку к воротнику, прикрыл микрофон, потом наклонился, другой рукой отодвинул Винсентов наушник.
– Винсент?
И прошептал:
– Ты же знаешь, я тебя люблю.
И снова повернулся к банку.
Лео открыл стеклянную дверь банка, Винсент вошел следом.
Ни звука кругом.
Тишина, когда Лео обернулся и всадил восемнадцать пуль в камеру наблюдения, которая вывернулась наизнанку, как цветок, длинные лепестки покачивались вокруг линзы; тишина, когда Яспер выпустил пятнадцать пуль по второй камере, обломки которой попадали на пол.
– Синий четыре!
Лео что-то кричал ему, губы двигались за черной тканью, но он ничего не слышал.
– Синий четыре!
Винсент смотрел на тела, скорчившиеся у его ног, прикрывшие голову руками.
– Синий четыре… окошко кассира!
И он начал двигаться.
К окошку кассира. Женщину в желтой стеганой куртке он заметил слишком поздно, наступил ей на руку, меж тем как операционистка захлопнула и заперла окошко, а сама бросилась на пол.
Если окошко закрыто…
Если он не сможет запрыгнуть на стойку и пролезть в него.
Если застрянет…
– Шестьдесят секунд!
Лео пробежал рядом с ним, что-то крича, потом опять вскинул оружие, мягко опустился на колено, левой рукой прижимая деревянный приклад. Десять, двадцать, тридцать, сорок выстрелов.
– Синий четыре… давай!
Винсент вдруг снова стал слышать. Все было кристально ясно.
Секунду стекло висело в воздухе, словно тысячи осколков пока не поняли, что сейчас упадут, а он метнулся к теперь уже пустому проему, в жилете, который уже не мешал, с ремнем, который больше не тер. Он слышал, как подметка левого ботинка давила осколки, резкий, свистящий звук, когда он очутился на стойке, правой подметкой вминая стекла в деревянную панель, словно круша кубики льда, потом оба ботинка очутились на полу с той стороны, осколки врезались в ковер. Когда же он метнулся к внутренней дверце, чтобы впустить Синего номер три, а потом назад, к операционистке, выкрикивая:
– Девяносто секунд!
Он стоял посреди банка, шестеро людей у его ног: молодая женщина в желтой стеганой куртке, которая не издала ни звука, когда Винсент наступил ей на руку; мужчина в пальто и коричневых мокасинах, который отказывался лечь на пол, пока Лео не заставил его прикладом автомата; пожилая женщина, прижавшаяся к стойке и не сводившая с него глаз, не умоляющих, не испуганных, она просто как бы следила за происходящим; два парня не старше Винсента, за большой пальмой возле фасадного окна, позднее они будут рассказывать, как лежали там, в средоточии ограбления; женщина с продуктовой сумкой, из которой вывалились кукурузные хлопья, хлеб и красная банка с детским питанием.
– Сто двадцать секунд! – крикнул Лео.
Со своей позиции в центре банка он мог видеть, как Синий три открыл дверь хранилища, сгреб в сумку пачки денег с трех полок, затем выстрелом открыл сейф и очистил его от 500-кроновых банкнотов. Тем временем Синий четыре методично передвигался от кассы к кассе, отшвыривая стулья, открывая ящики и выгружая наличные к себе в сумку.
Яспер действовал по нотам. Винсент тоже.
Остался только Феликс.
– Синий один Синему два.
Он подтянул микрофон на воротнике поближе ко рту, глянул в окно на фургон, который с включенным мотором стоял на площади.
– Ты что-нибудь видишь?