Счастливые неудачники

После первого курса пришла повестка из военкомата. Вот тут-то и вспомнился Дальний Восток с его почти родственными отношениями между сослуживцами. Там бы Сан Санычу ничего не стоило как-то порешать вопрос, оставить Сережу служить под боком. А тут у всех оловянные глаза, дескать, порядок один для всех. И Сан Саныч не спорил. Это как с песней не соглашаться, вроде слова правильные и петь приятно, но только в жизни все по-другому выходит, и ничего тут не поделаешь.

Когда Сережу послали после учебки служить в Афганистан, Сан Саныч ворвался в кабинет военкома и швырнул в его оловянные глаза свою медаль. Убил бы, как Саида, если бы это могло что-то изменить.

Но обошлось. В 1989 году наши войска покинули Афганистан. Не проиграли, но и не выиграли. Нелепо закопали в землю десятки тысяч молодых парней. Сан Саныч смотрел по телевизору, как последний бронетранспортер пересекал границу, и крестился, что все закончилось. Сережа жив, скоро будет дома.

Советский генерал с громовой фамилией, желая, видимо, сохранить свое имя в истории, сказал красивую фразу, ставшую крылатой. Дескать, я ухожу последним и за моей спиной нет ни одного нашего солдата. Сан Саныч подумал о пленных. Про них речи не было. Ушли войска, и все, граница снова на надежном замке. А они, пленные, – по ту сторону. Это было предательство, которого никто не заметил. Мелочь какая-то, ну сколько там пленных?

Один камушек в горах может быть причиной камнепада. Так и случилось. Вскоре волна предательства захлестнула страну. Бывшим воинам-интернационалистам, молодым ребятам, вернувшимся из ада, родина не сказала ни единого слова благодарности. Потому что концепция страны изменилась. Теперь интернациональная солидарность была не в моде, проект светлого будущего в корне пересмотрели.

И пока эти ребята достреливали свои последние патроны в афганских горах, в стране тихо, но быстро поднималось знамя нового уклада. С кооперативными киосками, с дорогими иномарками, с закрытием заводов и шахт. Афганская война была названа досадной ошибкой, о которой власти старались не вспоминать. Покалеченные, озлобленные парни, вернувшиеся из Афганистана, оказались не героями, а просто «воинами-интернационалистами», которым по прейскуранту нового времени полагалось мизерное денежное пособие и обслуживание в парикмахерских без очереди. Спасибо и на том.

Сан Саныч вечерами играл на баяне и старался об этом не думать. А Сережа думал. Старый, заваливающийся набок Советский Союз он не жалел. Там было слишком много вранья. Еще в Афганистане он заметил любопытный факт. Вроде бы в стране всеобщая воинская обязанность, а его однополчанами были сплошь рабоче-крестьянские дети. Не попадались ему там сыновья ответственных партийных работников или хозяйственной номенклатуры. И он бы туда не попал, если бы отца не комиссовали. Так что на разговоры о советском равенстве у него была социальная аллергия. Как говорят врачи, не наследственная, а приобретенная в ходе жизнедеятельности.

Сережа решил перевестись на вечернее отделение, чтобы не сидеть у отца на шее. Начал искать работу. Собеседования шли по одной и той же схеме. Невзрачный хлюпик, безликий боец корпоративного фронта, задавал стандартный вопрос:

– Почему пришли именно в нашу компанию?

– Чтобы заработать деньги.

– И только? – снисходительно уточнял член корпорации.

– А чем еще может привлечь ваша компания?

– Ну, например, корпоративной этикой, командным духом.

– Спасибо, но я бы ограничился деньгами.

– О’кей. Так что вы умеете делать?

– Немного работаю на компьютере, знаю азы программирования.

Презрительная улыбка, которую хочется размазать по лицу, разлепляется новым вопросом:

– А если не азы? Что-нибудь вы умеете делать по-настоящему хорошо?

– Да, умею. И лучше многих.

– Что именно?

– Стрелять, убивать, терпеть боль.

Улыбка сходит на нет. Так же, как и надежда на работу.

Только однажды Сергей не сдержался. Менеджер, проводивший собеседование, постоянно поправлял кусок пластика на лацкане пиджака, где была написана его должность и имя. У Сергея на шее, под рубашкой, висел на цепочке металлический жетон с номером, по которому в Афганистане опознавали убитых. И когда лоснящийся от самодовольства менеджер спросил, по какому телефону он может перезвонить при положительном исходе собеседования, всем своим видом давая понять, что звонить он не будет, Сергей достал жетон и продиктовал номер.

Но в новой стране работа для таких парней, как Сергей, скоро нашлась. Полки, дивизии бывших военных и спортсменов стали обслуживать зарождающийся российский рынок. Их работа состояла в том, чтобы охранять «своего» барыгу, «крышевать» его и наводить ужас на чужих коммерсантов. Если барыга не понимал, что он крайне нуждается в подобных услугах, то ему показывали глубину его заблуждений. Делали это наглядно – горел магазин, взрывалась машина, обворовывался склад. После этого услуги «крыши» покупали, не особо артачась в цене. Рэкетиры продавали воздержание от насилия, и продавали недешево. Дисциплина в их рядах была военной, что неудивительно, ведь многие прошли Афганистан.